Док, не застыло еще? спросил Погребной.
Тонкой пленкой покрылось, товарищ капитан. Сделал как приказали. Разрешите идти?
Не разрешаю. Ты здесь второй офицер, вдруг помощь потребуется.
Смерть зафиксировать, например, усмехнулся Артист.
Смерть зафиксировать, например, усмехнулся Артист.
Поднять его.
В глазах Сагала прояснилось. Сарай был тесный, полки завалены инструментами и всяким барахлом; с потолка на проводе свисает перегоревшая лампочка.
Было их трое. Погребной, Артист и Брадинкин, последний почему-то торчал у стены в темноте. Мотор, видимо, c Пашей нянчился. Как закончат с Сагалом, за парня возьмутся.
Зря Пашу с собой потащил, подумал Сагал. Потом вспомнил, что без помощи парня никогда бы не перебрался на другой берег реки, вспомнил, как Паша рядом с аномалией мозги ему вправил. И как спас от летящей ветки.
Сагала приземлили на качающийся табурет. Артист встал сзади. Спина тут же напряглась в ожидании удара.
Дождалась.
Ровно сядь. Суд военный идет.
Артист обвел широким лучом фонаря сарай, демонстрируя судебный зал. Брадинкин отвернул голову и поглядывал исподлобья. Стыдно было ему участвовать в этом цирке. Но работу не выбирают, добытое непосильным трудом звание надо защищать. И когда Сагала пристрелят, военврач и тело завернет и нужный протокол подпишет. И скажет: «Так точно, товарищ капитан».
Максим Сегалетов, ты обвиняешься военно-полевым судом в нарушении прямого приказа командира, капитан Погребной говорил так, будто зачитывал с бумажки. Оказал дурное влияние на связиста, не выходил на связь в течение восьми часов, сорвал секретную операцию против потенциального противника. Тебе есть что сказать?
Не хочу умирать со скуки.
Да ты охерел! возмутился Артист. Вообще не видишь, кто перед тобой?
Нога капитана в массивном ботинке надавила Сагалу на пах. Из его глотки вырвался скрипучий возглас, ошпаривая тишину сарая. Сагала всего сплющило изнутри, как в тиски угодил.
Глуп ты еще, устава не знаешь. А в армии что главное? Уважать начальство! Этому учат постепенно. На срочной выбивают понты гражданские закаленными делают, к защите родины готовыми. А чтобы заиметь честь родину защищать, надо и в грязи полежать и с ботинком зубами встретиться. Знал я, что с тобой проблемы будут, но надеялся, ты сам за голову возьмешься, осознаешь свое место с народом. Так что будет тебе ускоренный курс молодого бойца.
Капитан убрал ногу. Сагал выдохнул. Поерзав на табурете, проверил цело ли хозяйство.
Я рабом твоим не стану.
Это кто здесь раб, по-твоему, а? заверещал Артист недовольно. Показать тебе?
Не брызжи. Он же тебя провоцирует. Не видишь, в голове у него ни родины, ни флага пустота одна. Но ничего, я научу тебя любить родину, и армию, и начальство. Считай это оздоровительной терапией, человека из тебя будем делать. А то привыкли московские интеллигентишки к хорошей жизни. Забыли, благодаря кому ходите и дышите на свете белом, кто у вас за спинами стоит с оружием в руках. Не цените, свысока глядите на нас. А как загорится под жопой, так бежите сразу подпаленные.
Арсений Иванович, что-то вы притихли там, обратился Сагал к Брадинкину. Между прочим, тут ваша профессиональная помощь нужна. Капитан не в себе.
Артист от изумления хохотнул и сразу проглотил.
После такого и звука из онемевшего рта Брадинкина не могло вырваться.
Я вот никак не пойму, откуда в тебе эта смелость, граничащая с сумасшествием, Капитан наклонился к Сагалу вплотную. Думаешь, тут все еще действуют законы? Ударили по щеке, а ты заявление в полицию понесешь? Ты в армии! А в армии закон один приказ командира. Здесь я издаю законы, а ты исполняешь. Говорю сидеть сидишь, лежать лежишь, а если скажу землю жрать, спросишь чайной ложкой или столовой.
Артист поддакивал.
У таких, как ты, с детства все на блюдечке хлеб, икорка и не раз в год пластмассовая, а настоящая, когда захочешь. Мамочки твердят вам, что вы уникальные, особенные. А потом вырастает условный Макс, и ничего для него не важно, кроме себя. Хоть потоп, вещички собрал и только пятки сверкают, сбежал туда, где теплей. Трусость он считает «свободным выбором». Такие понятия, как честь, совесть, патриотизм ему незнакомы. А ведь именно они тысячелетиями помогали нашему человеку выживать в кольце врагов. И теперь у меня для таких, как ты, плохие новости. Враг на границе силен настолько, что бежать некуда. Выбор только один встать под ружье и, если родина потребует, сдохнуть.
Родина говорить не умеет, у нее нет языка.
Сколько же дерьма у тебя в башке. Но ничего, есть лекарство, которое очистит тебя. Скажи, Артист, что лучше всего очищает заблудшую душу?
Сколько же дерьма у тебя в башке. Но ничего, есть лекарство, которое очистит тебя. Скажи, Артист, что лучше всего очищает заблудшую душу?
Боль, товарищ капитан.
Да, боль, она бодрит как холодный душ смывает вредные принципы. И только по-настоящему сильные излечиваются. Деда моего на войне фашисты месяц в плену мучили. Отбили руки, кислотой поливали, сломали все пальцы. Он так и не сдал, где наши наступление готовили. Фашисты уничтожили его тело, но дух не сломили. Его на расстрел повели, а он вырвался, одними ногами задушил мучителя, захватил радио и вызвал огонь на себя. Так его наши геройские «Катюши» вместе с фашисткой тварью и завалили в один ров, капитан расстегнул куртку, вытащил из-под кофты повязку на шее на ней звезда героя. Отец-алкаш за водку продал уроду, а я нагнал урода и вломил ему так, чтобы понял награды героя могут носить только потомки.