Легкое гудение голосов.
Дальше проезжаем под мостом, едем вдоль ручья, пока он не расширяется в реку, бурлящую до моря.
Глухо стучим копытами по берегу, под лимонным небом несутся голубые облака.
Соль, водоросли, ракушки, гладкая анатомия плавника. Белые брызги с моря, цвета извести.
Мчимся туда, где линия воды кончается у террасы. Поднимаемся. Каждая ступенька крошится и рушится вниз, теряя свою неповторимость, соединяясь с гулом прибоя.
Вверх, к плоской, заросшей деревьями равнине, к золотому городу, мерцающему, словно мираж, на конце ее.
Город растет, темнеет под летним зонтиком, его серые башни вытягиваются ввысь, стекло и металл сверкают сквозь мрак.
Башни начинают качаться.
Город беззвучно обваливается в себя, когда мы проезжаем.
Башни опрокидываются. Клубится и поднимается пыль, окрашенная розовым с какой‑то нежной подсветкой. Плывет тихий звук, словно от снятия нагара от свечи.
Пылевая буря, быстро спадающая, уступающая место туману. Короткие автомобильные гудки доносятся сквозь него.
Дрейф, короткий подъем, разрыв в серо‑белом, жемчужно‑белом, смещение. Следы наших копыт на обочине грунтовых дорог.
Справа бесконечные ряды неподвижных машин.
Снова наплывает жемчужно‑белое, серо‑белое.
Взвизги и завывания непонятно откуда.
Беспорядочные вспышки света.
Еще раз подъем. Туман снижается и испаряется.
Трава. Небо теперь ясное и нежно‑голубое.
Солнце несется к закату. Птицы. Корова жует в поле, пялясь на нас.
Перепрыгиваем через деревянный забор и скачем по сельской дороге. Внезапный холодок за холмом. Травы сухие и снег на земле. Ферма с жестяной крышей на пригорке, струйка дыма над ней.
Дальше холмы вырастают, солнце закатывается, за ним тащится темнота. Россыпь звезд. Вот дом, стоящий далеко позади, вот еще один, длинный проезд к нему мелькает среди деревьев. Фары…
Прочь на обочину дороги. Притянем дождь и дадим ему пройти.
Я вытер лоб, отряхнул рубашку и рукава, потрепал по шее Барабана. Ехавшая навстречу машина притормозила, приблизившись ко мне. Я увидел смотревшего на нас, разинув рот, водителя. Я чуть тряхнул поводьями, и Барабан продолжил путь. Автомобиль остановился и шофер что‑то крикнул мне вслед, но я продолжал свой путь. Спустя несколько минут я услышал, как он отъезжает.
После этого какое‑то время постоянно была сельская местность. Я путешествовал легким шагом, проезжая мимо знакомых ориентиров, вспоминая другие путешествия сюда.
Несколько миль спустя я выехал на другую дорогу, пошире и получше. Там я повернул, оставаясь на обочине справа. Температура продолжала падать, но холодный воздух имел хороший чистый привкус. Долька луны сияла над холмами слева от меня. Над головой проплывало несколько мелких облачков, окрашиваемых четвертью луны мягким, пыльным светом. Был очень слабый ветер, случайное шевеление ветвей, и ничего больше.
Через некоторое время я выехал к серии рытвин на дороге, говоривших мне, что я почти у цели.
Изгиб и еще пара рытвин. Я увидел валун рядом с подъездной дорогой и прочел на нем свой адрес.
Тут я поднял взгляд на холм и натянул поводья. На подъездной дороге стоял фургон и в доме горел свет. Я свел Барабана с дороги и направил через поле в рощу.
Я привязал его за елью, погладил по шее и сказал ему, что скоро вернусь.
Я возвратился на дорогу. Машин не было видно. Я перешел ее и пошел по противоположной стороне, проходя позади фургона.
Единственный свет в доме горел в гостиной, справа. Я обошел кругом с левой стороны дома к заднему двору.
Я остановился, добравшись до патио, оглядываясь по сторонам. Что‑то тут было не так.
Задний двор изменился. Пара пришедших в негодность плетеных стульев, которые были приставлены к обветшавшим цыплячьим клеткам, которые я так и никогда не потрудился убрать, исчезли. Так же, как, если уж на то пошло, и цыплячьи клетки.