– У тебя все в порядке?
– Да.
– Прекрасно! Тогда приезжай. Я предпочел бы не пытаться провести тебя через эту штуку, как это проделываете вы. Дело не такое уж срочное. До скорой встречи!
– До встречи.
Он прервал контакт, и я тряхнул поводьями и продолжил путь.
Какой‑то миг я испытывал раздражение из‑за того, что он просто не попросил у меня колоду.
Затем я вспомнил, что отсутствовал более недели по времени Эмбера. Вероятно, он встревожился и не доверял, что другие сделают это за него. И, наверное, справедливо.
Спуск прошел быстро. Конь, которого кстати звали Барабан, казалось, был счастлив ехать хоть куда и имел тенденцию сбиваться с курса по малейшему поводу. В одном случае я дал ему волю, чтобы немного утомить его, и вскоре после этого увидел лагерь.
Где‑то в это время я понял, что скучаю по Звезде.
Когда я въехал в лагерь, то стал объектом внимания и воинской чести. Когда я проезжал, за мной следовало молчание и всякая деятельность прекращалась. Я гадал, не считали ли они, что я прибыл отдать боевой приказ.
Прежде, чем я успел спешиться, из своего шатра появился Ганелон.
– Быстро, – заметил он.
Он сжал мне руку, когда я слез с коня.
– Хороший конь.
– Неплохой, – согласился я.
Я передал поводья его ординарцу.
– Какие у тебя новости?
– Ну, – начал он, – я разговаривал с Бенедиктом.
– Что‑то зашевелилось на черной дороге?
– Нет, ничего подобного. Он приехал повидать меня после того, как вернулся от тех своих друзей – Теки – сказать, что с Рэндомом все в порядке, что он следует за ниточкой, ведущей к местонахождению Мартина. После этого мы заговорили о других вещах и, наконец, он попросил меня рассказать ему все, что я знаю о Даре. Рэндом рассказал ему, как она прошла Лабиринт, и он решил, что слишком много людей, кроме него самого, знают о ее существовании.
– Так что же ты ему рассказал?
– Все.
– Включая догадки и предположения после Тир‑на Ног‑та?
– Именно так.
– Понятно. И как он это воспринял?
– Он, кажется, был взволнован этим. Я бы даже сказал, счастлив. Пойди поговори с ним сам.
Я кивнул и он повернулся к шатру Бенедикта, откинул полог и в тот же момент посторонился. Я вошел.
Бенедикт сидел на низком табурете рядом с походным сундучком, на котором была расстелена карта. Он прослеживал что‑то по карте длинным металлическим пальцем сверкающей скелетной кисти, присоединенной к смертельной, обвитой серебряной проволокой механической руке, принесенной мною из города на небе.
Все устройство было теперь присоединено к обрубку его правой руки чуть пониже точки, где был отрезан рукав его коричневой рубашки – трансформация, заставившая меня на миг остановиться и вздрогнуть, так сильно он походил на призрака, с которым я сражался. Взгляд его встретился с моим, и он приветственно поднял руку небрежным, превосходно выполненным жестом, улыбнувшись самой широкой улыбкой, когда‑либо наблюдавшейся у него на лице.
– Корвин! – воскликнул он. Затем он приподнялся и протянул мне руку.
Мне пришлось заставить себя пожать чуть не убившее меня устройство. Но Бенедикт выглядел куда более расположенным ко мне, чем бывало довольно долгое время. Я пожал его новую руку, которая была само совершенство.
Я постарался не обращать внимания на ее холодность и угловатость и почти преуспел из‑за своего изумления тем, как он хорошо научился владеть ею за такой краткий срок.
– Я обязан извиниться перед тобой, – произнес он. – Я был неправ насчет тебя, и очень сожалею.
– Да, ладно, – отмахнулся я.