Стон и заковыристое ругательство.
– Что, лидерка? – злорадно процедил Берн-гард. Магистр торжествовал. Магистр надсмехался. Магистр издевался. – До сих пор стоит перед глазами та
картинка, а? Помнишь, как голова Велички плавает в озере? Как кровь оседает на дно? Как мертвые бельма пялятся сквозь воду? Как колышутся черные
локоны? Ну так помни, тварь, помни!..
Эржебетт уже не стонет – всхлипывает.
– Перестань, Бернгард, – попросил Всеволод, не понимая смысла подобных словесных измывательств.
Но – не был услышан.
– Ах, тебе не нравится, тварь?
Эржебетт плакала и поскуливала. Бернгард, не отводивший глаз от каменного саркофага, ярился все больше. Никогда прежде Всеволод не видел
невозмутимого тевтонского старца-воеводы в таком состоянии.
– Думала, разгрызешь, расцарапаешь руку до мяса, сунешь ее в брешь, прольешь кровь на кровавую стену, тупо повторишь шепотком уворованное
заклинание – и тем проведешь меня? И обманешь? Так думала, да?!
Ах, вот оно что… Магистр попросту не мог простить Эржебетт своей ошибки. Той… там… тогда – на берегу Мертвого озера.
– Надеялась перевязать рану клоком грязного подола, затянуть повязку зубами и спастись? И вернуться? Вновь выбраться на бережок, с которого тебя
спихнула твоя клятая мамаша? Укрыться и переждать надеялась?
Да, Бернгард не мог простить Эржебетт. Не мог забыть давнего своего промаха. И оттого в нахлынувшей ярости тевтонский магистр забылся сам. Когда
накопившаяся ненависть, взломав все препоны, выплеснулась-таки наружу, Бернгард допустил новую ошибку. Быть может, еще более серьезную, чем
прежде.
– А слившись воедино с Пьющей-Любящей и оборотаем и пройдя через кровавую преграду, ты вообразила, что все твои надежды оправдались? – не
унимался магистр.
Всеволод больше не встревал в затянувшийся страстный монолог. Всеволод лихорадочно соображал. Откуда?! Откуда Бернгард мог знать? Все знать? Так
точно знать? Дело-то ведь даже не в сорвавшихся сгоряча словах – «оборотай» вместо «вервольфа», «Пьющая-Любящая» вместо «лидерки». Дело в
другом.
«Разгрызешь, расцарапаешь руку до мяса, сунешь ее в брешь, прольешь кровь на кровавую стену, тупо повторишь шепотком уворованное заклинание…»
Разгрызешь, расцарапаешь… руку до мяса… на кровавую стену… СТЕНУ – не черту, не границу! Стену, которую можно узреть только с той стороны
Проклятого прохода!
Откуда…
«Надеялась перевязать рану клоком грязного подола, затянуть повязку зубами и спастись?» Клоком подола… затянуть зубами…
…Бернгард мог…
«Вновь выбраться на бережок, с которого тебя спихнула твоя клятая мамаша?» Бережок… спихнула мамаша…
…Знать ЭТО?!
Бернгард не видел, что происходило в ту роковую ночь на Мертвом озере до его появления. И Бернгард не мог видеть, что произошло по ту сторону
рудной черты, когда сам он находился по эту.
Однако тевтонский магистр все сказал верно. Так сказал, как Эржебетт поведала-показала Всеволоду через краткое прикосновение. Вот именно! Вот
то-то и оно! Через безмолвное прикосновение! Через мысли, чувства, воспоминания. Но – не через слова.
У Бернгарда не было возможности подслушать ЭТО, стоя у двери склепа. Сегодня об ЭТОМ Эржебетт вслух не говорила. И прежде Бернгард не мог ничего
у нее выведать. Эржебетт прежде с ним не разговаривала. Эржебетт вообще ни с кем не разговаривала, прикидываясь немой. И в полон… в осиновые
тиски, в клетку из серебра и стали, в каменный гроб Эржебетт тоже попала в отсутствие Бернгарда.