Взрывник виновато пожал плечами и приложил руку к своей голове:
Не помню. Я теперь много чего не помню.
Как это? Ага, еще скажи, что и меня не помнишь, не поверив, усмехнулся паренек.
Взрывник еще раз внимательно всмотрелся в черты лица и, не дождавшись никаких былых воспоминаний, отрицательно покачал головой.
Во-о-о, трепло! Ага, бреши да не забрехивай!
Ничего он не брешет, раздался из недр дома голос одной из сестер. Он себя-то не помнит, не то, что тебя, Анята вышла на порог и строго посмотрела на мальчишек.
Как это?
А вот так. Боги отняли память в обмен на жизнь, объяснила девочка с серьезным видом.
Ого Так ты чего, с Богами виделся, что ли? И как они? Вправду такие, как нарисованы в Храме?
Не знаю, я не помню.
Митек, топал бы ты со двора, пока мамка не пришла, а? Ему покой нужен, а ты с вопросами своими лезешь, болезный он еще, слабый, не донимай.
А то ты лекарка будто. Ишь, важная какая. Ладно, и вправду пойду. Меня, ва-аще-то, батька за смолой к Буру заслал, а я тута рассиживаюсь. Ну, ты это, выздоравливай давай, и тихонько шепнул: Я тебе Богов покажу потом, на Священном камне Предков, глядишь, и вспомнишь чего, и хитро так подмигнул.
Иди, иди, подговорщик, деловито проворчала сестрица, напустив на себя взрослости. Вот вечно он тебя во всякую всячину втягивает. Не любит его мать, говорит, что он бедовый и дурной, а ты вечно с ним таскаешься, как малек с Мурайкой нашей, и всегда по шеям потом получаешь.
Взрывник непонимающе посмотрел на девочку, та наигранно тяжко вздохнула со словами:
Ну, что ж с тобой, болезным-то, поделать.
Анята уселась рядом на ступеньку.
Мурайка, начала она просвещать братца, это домашняя животина, плаксунья, она же нава, потому как голову затуманить может, и глаза у нее печальные, но ты не обольщайся, морду ее не тронь, иначе руку отъест, и моргнуть не успеешь. Не любят они, когда им морду трогаешь. А вон, гляди, тетка Арна свою плаксунью гонит, значит, скоро и мамка придет с нашей дурой.
Взрывник вытянул шею, но роста, все равно, не хватило, и тогда он, держась за перила, поднялся на слабые, еще непослушные ноги.
Переселиться в новое тело полбеды, попробуй еще научись им управлять: все происходит, как у младенца, с самого начала. Ходить мальчика учили всей семьей.
По узкой улочке шествовала корова. Почти корова. Уши длинные, как у спаниеля, широкие, рога здоровенные, острые, угрожающе направлены вперед, морда гораздо шире коровьей и плоская у носа, как крокодилья с торчащими вперед нижними клыками, видать, в пасти не поместились, а глаза большие, овальные, на полморды и такие несчастные, что так и захотелось пожалеть, погладить бедное животное именно по морде, даже несмотря на зубки, потому как эта единственная часть тела была покрыта шерстью, а не шипами и костяными наростами. Хвост у «коровы» извивался, как змея, и на конце виднелся шип с зазубриной. Удар таким оружием гарантированно нанизывал жертву без шансов вырваться. Зад, как у бегемота, брюхо знатное, а вот копыта вроде как и не изменились, но с такого расстояния видно плохо. Как доить этот бронированный «молокоход», мальчик даже и представить побоялся.
Вскоре на улице появилась еще одна и еще. Животные шли спокойно, мерно покачивая широкими боками, а рядом их сопровождали женщины с корзинами, висящими на ремнях, как рюкзак, только на груди. Время от времени погонщицы брали из корзин и кидали им какие-то овощи. «Коровы» ловили подачки, как собаки, на лету, не сбавляя шага, пережевывали с отрешенным, несчастным видом.
Чего это они им кидают такое?
Морковку.
А зачем?
А как иначе их в стойла загонишь? Да и молоко чтоб не горчило, тоже полезно. Морковка-то, она дикой не бывает, только в огородах, а огороды за забором. Плаксуньи, знаешь, как любят ее. Они-то и приручились, наверное, только из-за морковки этой, да картофли с семянником. Люди им вкусные овощи и крышу от непогоды, дождь плаксуньи не любят, а особо грозы боятся. В стойле им хорошо, спокойно, да и зимой не так голодают, сено жрут да зерно, а не одно мясо, как дикие. А людям за эту заботу они молоко дают, иные и добычей делятся, это уже как приучишь, да и от характера навки зависит.
Подожди, как это мясо жрут? Какой добычей? опешил Взрывник от таких новостей.
Своей, естественно, какой еще. Или ты думаешь, что люди за них еще и охотиться будут? усмехнулась девочка. Ну, уж нет, это они пусть сами делают.
Они что, хищники?
Хищники? теперь уже удивилась сестренка, смешно вытянув лицо. Кто это?
Ну, те, кто мясо едят плотоядные, хищники. А те, кто траву да овощи, те травоядные. Коровы они травоядные, а ты говоришь, что они мясо едят. Значит, эти коровы, ну, то есть, плаксуньи, хищники.
Глаза сестры стали серьезны, она поднялась, убрала прядь волос со лба брата и приложилась губами, проверяя температуру.
Не, жара нет, хмыкнула озабочено, может, в постель уже пойдешь? Устал ты. А вообще, Калин, не знаю, где ты таких странных слов набрался, но, чтобы знал: все живое должно питаться всем подряд, чтобы выжить. И травой, и мясом, а иначе как? Иначе никак. Поешь одной травы хоть один лунный оборот и с голоду ослабеешь. А если ты слаб, значит, ты доступная, легкая добыча для всех остальных.