Энни со временем оценила всю серьезность произнесенного вслух «нет» и стала только что не замирать на месте, услышав его от одной из нас. Уэсли, однако, в подобной ситуации замирал лишь на пару секунд поразмыслить на тему того, стоит ли прислушиваться ко мне или же нет. Несмотря на то что он прекрасно знал значение этого слова, он все равно оставался собой упрямой и дикой совой. Большинство людей предпочитают иметь дело с социальными животными, так как те обычно более податливы. Своеволие сов часто трактуется совершенно неверно. Мне как-то сказали, что совы «тупые», а позже выяснилось, что тот человек имел в виду невозможность натаскать сову на выполнение команд. А это меж тем две совершенно разные вещи. Сова как раз весьма и весьма умна, просто она сама себе голова и не станет подчиняться никому из окружающих. А с какой стати? В дикой природе совы одиночки, хоть и безгранично преданы своим партнерам.
В первый год жизни Уэсли я неотрывно наблюдала за ним во время всех его игр и развлечений, следя, чтобы он ничем себе не навредил. Опасность таилась на каждом углу, и в мои материнские обязанности входило практически ежедневное спасение его жизни. Помимо оборудования спальни специальной «защитой от детей», я тщательно контролировала все, что могло попасть в нашу комнату. Стаканы и вазы, к примеру, были под запретом, так как Уэсли мог их разбить и пораниться осколками. Помимо очевидно токсичных жидкостей вроде средств для удаления засора и отбеливателей, опасны были любые напитки, содержащие кофеин то, что мы потребляем для заряда бодрости каждое утро, способно вызвать у птицы сердечный приступ. Растения могли быть опасны из-за целого ряда составляющих, поэтому их я тоже держала подальше от Уэсли. Никаких пластиковых пакетов Уэсли мог засунуть в такой пакет голову, запутаться в нем и задохнуться. В конце концов, пришлось снять все картины, так как периодически в ходе своих игр Уэсли падал на пол вместе с ними и ушибался. В комнате не было предметов, которые могли врезать ему по лицу при приземлении на их край, таких как блюдца и тарелки. Любые сколько-нибудь ценные документы хранились строго в выдвижных ящиках, чтобы Уэсли не добрался до них и не порвал на кусочки.
Поскольку мы жили в стране с относительно высокой сейсмической активностью, вся мебель была прикреплена к стенам дюбелями, а на стене рядом с насестом Уэсли не висело ничего, что могло бы упасть. Землетрясения обычно начинались с легких толчков, которые тут же настраивали всех на отработанное поведение при ЧП.
Под насестом Уэсли стояла его переноска, в которую я тут же засовывала его при первых подземных толчках. Он, кажется, примерно понимал происходящее, потому как спокойно сидел в переноске, вполне довольный жизнью, пока все не успокаивалось и я не выпускала его обратно.
Время летело стрелой. Казалось, я только пару недель назад забрала Уэсли к себе, и вот он уже празднует свой первый день рождения десятое февраля. Мы с доктором Пэнфилдом прикинули, что в нашу первую встречу в Калтехе в День святого Валентина ему должно было быть дня четыре, так что я официально постановила, что день рождения (или день вылупления?) у него десятое число. Я решила, что настало время впервые дать ему живую мышь, в честь всего, чему он научился и чего достиг за этот год. В конце концов, он уже некоторое время оттачивал свое мастерство охотника так почему бы не позволить ему попрактиковаться на настоящей жертве? Я, однако же, весьма серьезно подошла к вопросу и оставалась неподалеку, чтобы вмешаться, если он станет мучить или пугать мышь вместо того, чтобы мгновенно ее убить.
Я взяла маленькую мышку и посадила в душевую кабину, из которой она не могла выпрыгнуть. Это давало Уэсли время на то, чтобы спокойно прицелиться и схватить ее. Я была уверена, что Уэсли взлетит, спикирует на мышь, схватит ее когтями и ударит клювом по шее, как в случае с тем контейнером для пленки. Не тут-то было. Уэсли испугался живой мыши до трясучки спрятался за дверью ванной комнаты и тихо шипел. Собрав в когтистый кулак остатки храбрости и гордости, он все же вышел к мыши и встал перед ней, медленно делая «совиное не-не-не». Не чувствуя никакой угрозы, мышь продолжала умывать мордочку. Доктор Пэнфилд предупреждал, что сова, росшая с человеком, никогда не научится охотиться сама, так что этого, в принципе, следовало ожидать. Причин тут могло быть несколько. Для начала очевидно, что сова, выращенная человеком, за отсутствием родителей этого самого человека и копирует. Гораздо интереснее было то, что он стал угрожать мыши. Возможно, он был сбит с толку, поскольку раньше видел мышей только дохлыми, и зрелище живого грызуна напугало его, потому он и встал в защитную позу. А может быть, причины были куда более сложные.
Люди и другие млекопитающие осмысляют опасность при помощи постоянно загруженной части головного мозга, именуемой миндалевидным телом, она отвечает за сенсорный вход, то есть за получение сигналов от всех наших органов чувств. Миндалевидное тело как Центральный вокзал для наших чувств: обрабатывает все наши ощущения при помощи воспоминаний и эмоций. У птиц оно гораздо более развито, чем у млекопитающих, и занимает больший объем в головном мозгу. Возможно, это объясняет их высокий интеллект и нестандартное мышление. Раньше ученые считали, что мозг у птиц устроен проще, чем у млекопитающих; теперь же они склоняются к тому, что устроен он примерно так же сложно, но кардинально по-другому.