Прикоснулся Борис Федорович к груди.
Там, под парчовым кафтаном, под тонкой льняной рубашкой спрятана золотая ладанка, а в той ладанке чудодейственная трава, которую дал ему колдун. Трава, которая должна отвести от него государев гнев.
Замедлил шаги царский кравчий, почти остановился. Поглядел на Малюту Скуратова, поглядел на Бориса.
Замер Годунов.
Сковало его душу ужасом, как зимнюю реку льдом.
Неужели обманул его колдун?
Медлит кравчий, на губах его улыбка играет. Наслаждается своей властью, своим могуществом. Пусть временным. Сладко ему видеть чужой страх.
Ничего, недолго тебе чужой бедой тешиться. Может, уже завтра прогневишь ты чем-нибудь грозного царя, и самому тебе выпадет лютая смерть
Вспомнил Годунов старинный часослов, который получил он у старого колдуна вместе с травой. Вспомнил написанные на его страницах странные слова. Порадовался, что сохранились они в его памяти. Забормотал едва слышно:
На дворе трава, на траве роса, не простая то роса, то кровь заговоренная, заколдованная кровь трех странников, пяти калик перехожих, семи каторжников заклейменных, девяти колодников кровью той заклинаю, заговариваю как коса скосит траву, так ты, роса утренняя, трава заговоренная, отведи от меня гнев государев
Покосился на Годунова его тесть, страшный Малюта, да подумал молится боярин, просит у всевышнего, чтобы миновала его царская немилость.
Помогла молитва.
Постоял кравчий еще мгновение, шагнул дальше.
Перевел Годунов дыхание, опустил руку, которая держала ладанку с колдовской травой.
Не подвел колдун, миновала его гроза царского гнева. Хоть сегодня, да миновала. А уж что завтра будет то одному богу известно.
Остановился кравчий перед старым боярином Никитой Морозовым, протянул ему поднос с кубком:
Никита-ста, великий государь Иван Васильевич помнит твою верную службу, оказывает тебе свою царскую милость, жалует тебя чашей со своего стола!
Поднялся старый боярин, низко поклонился государю. Если и был в его душе страх, ничем он его не выдал, ничем не показал. Старый, опытный царедворец Никита Морозов, при трех государях служил, знает, как положено вести себя в царских палатах, знает, как положено принимать государеву милость или опалу. С поклоном принял у кравчего драгоценный кубок и выпил в несколько глотков. Еще раз поклонился, вытер усы, проговорил:
Благодарствую, государь!
Обвел Морозов взглядом соседей по столу, обвел взглядом старых родовитых бояр, обвел взглядом земское дворянство да безжалостных царевых опричников. Хотел поклониться всем, как положено, в пояс, да не смог. Лицо Морозова перекосила мучительная судорога, он побагровел, из груди вырвался хрип, дыхание прервалось, и старый боярин грянулся на пол.
Шум пробежал по палате, как ветер по траве. Опричники переглядывались, земские дворяне да бояре испуганно уставились в свои тарелки.
Боярин выпил лишку! раздался в наступившей тишине голос государя. Вынесите его вон, чтобы пьяным своим видом пир наш не порочил! Отнесите в холодные сени, пускай полежит там, покуда не протрезвеет!
Подбежали к боярину царские слуги, ловко подхватили его за руки да за ноги, быстро вынесли из палаты, унесли куда-то, от государевых глаз подалее.
Утих ропот в палате, успокоились царедворцы.
Государь утолил на сегодня свой гнев, выплеснул его на старого боярина. И то сказать чересчур прям был Морозов, чересчур много себе позволял, говорил напрямую, что думает, какой государь вытерпит этакое своевольство?
Да и то сказать может быть, повезло Морозову, легкую смерть даровал ему грозный царь. Раз и нету. Ни муки смертной, ни позора мучительного. Иным боярам не так повезло кого псами затравили, кого живым в землю закопали
Повеселел грозный государь, как всегда, когда находил выход своему гневу, как всегда, когда погибал кто-то на его глазах, когда погибал кто-то по его воле. Повеселели и остальные важные надменные бояре, земские дворяне, царевы опричники
Продолжился пир своим чередом.
Насчет следователя Дятла Ирина была не совсем права. Ему было вовсе не все равно, и убийство неизвестной старухи на углу Загородного проспекта и улицы Скабичевского он хотел честно раскрыть. Тому были серьезные причины.
За несколько дней до встречи с Ириной Зарянкиной следователь Дятел спустился в подвальный этаж отделения полиции и нажал кнопку на железной двери.
За дверью прозвучал резкий звонок, затем послышался чей-то недовольный голос, приближающиеся шаги. Замок щелкнул, дверь открылась. Из-за двери потянуло холодом и едким дымом, от которого у Дятла сразу защипало глаза.
На пороге стояла коренастая, широкоплечая женщина в белом халате, с дымящейся сигаретой в руке патологоанатом и главный медицинский эксперт Вчерашняя.
Здравствуй, Татьяна Петровна! проговорил следователь с непонятным смущением, которое всегда испытывал в присутствии Вчерашней. Какую же ты дрянь куришь! Ты же врач, должна понимать, что это вредно!
Жить вообще вредно, отрезала Татьяна Петровна. Рано или поздно все попадут ко мне на стол. А раньше это случится или позже это уж кому как повезет
При этих словах она профессиональным взглядом окинула следователя, как будто прикидывала, как приступить к его вскрытию, затем примирительно добавила: