Она опасливо оглянулась на хозяина макулатуры. Он хлопотал над Лялей и ничего бы не заметил сейчас. Не глядя, Ирина сунула руку в кучу бумаг, и под руку ей попалась книга.
Не слишком большая, но на ощупь тяжелая и крепкая. То, что надо. Она сунула книжку в сумку и взялась за ручку двери.
Гулким, густым басом загудели колокола на дворцовой звоннице, заревели большие трубы, извещая всех царедворцев о явлении государя, царя и самодержца московского Иоанна Васильевича.
Замерла вся огромная палата, замерли все царские гости князья и бояре, опричники и знатные московские люди из земщины те, кто не входил в узкий круг опричного дворянства. Много их собралось в палате, в три ряда стояли здесь длинные столы, по десяти столов в каждом ряду, по двадцати гостей за каждым столом. Парчой и бархатом покрыты длинные скамьи, да неуютно, неудобно сидеть гостям на этих скамьях ждут они грозного царя, ждут и боятся каков-то он сегодня, в гневе ли он али в милости.
Стихли трубы, отгудел колокольный звон, наступила гулкая тяжелая тишина.
Вошел в палату Иоанн Васильевич.
Высок царь, сутул и худощав телом. На черного коршуна похож крючковатый нос, темные страшные глаза. Озирают эти глаза палату, словно коршун жертву высматривает.
Облачен государь в богатые парчовые одежды, жемчугом и самоцветами расшитые. На груди дорогой тяжелый крест, на шее бесценное ожерелье с ликами святых апостолов и пророков, на ногах сафьяновые сапожки на высоких красных каблуках. Мрачным огнем горят его глаза. Чело испещрено морщинами, словно древняя книга письменами. То письмена его грехов, его злых деяний. Не стар еще годами государь, ликом же стар, словно злоба да подозрительность его раньше времени состарили.
Зашептались царедворцы гневен сегодня государь, как бы не было беды. Когда является он на пир с таким гневным лицом, непременно кого-то из приближенных ждет лютая смерть. Кому на сей день выпадет участь испытать на себе царскую злобу?
Зашептались царедворцы, да тут же умолкли под тяжелым взглядом, которым обежал государь палату.
Поспешно встали, низко поклонились государю.
Медленно прошел он между рядами столов, дошел до своего места, до высоких резных кресел, покрытых тяжелой парчою с золотыми узорами да жемчужными украшениями. Ножки тех кресел два льва из дорогого черного дерева, спинка резной да позолоченный двуглавый орел, царский герб, принесенный в Московию царевой бабкой, дочерью византийского кесаря Софией Палеолог. Не было у бабки другого приданого, вот и принесла она будущему мужу императорский герб. Широко раскинул двуглавый орел крылья, далеко собрался лететь.
Остановился царь перед креслами, окинул суровым взором приближенных, поклонился на все стороны, прочел молитву, перекрестился, сел в кресло.
Все царедворцы перевели дыхание, тоже опустились на скамьи, зашептались.
Может, и минует их сегодня государев гнев
Снова распахнулись двери палаты, вбежали многочисленные слуги в шитых золотом бархатных кафтанах, внесли золотые блюда с первой переменой кушаний.
Снова распахнулись двери палаты, вбежали многочисленные слуги в шитых золотом бархатных кафтанах, внесли золотые блюда с первой переменой кушаний.
В первой перемене по царскому обыкновению были жареные лебеди, с них всегда начинался государев обед.
В дальнем конце царского стола сидят два человека, очень между собой несхожие красивый молодой боярин с живыми черными глазами и приветливым взглядом и рядом с ним мрачный, широкоплечий человек с густыми рыжими волосами, с широким, некрасивым, изрытым оспою лицом.
То царский приближенный Борис Федорович Годунов, быстро продвигающийся при дворе, и тесть его, Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, прозванный Малютой. Самые страшные, самые мрачные свои дела поручает государь Малюте Скуратову. Даже свои собственные опричники боятся Малюту.
Пир пошел своим чередом.
Лебедей съели, дочиста освободив блюда.
Выбежали слуги из палаты, вернулись с новыми блюдами с жареными павлинами, распущенные хвосты которых раскачивались, как драгоценные опахала.
Государь что-то шепнул своему кравчему, голубоглазому юноше с миловидным девичьим лицом. Миловидное у него лицо, да черна душа, нет в ней жалости да сострадания.
Кравчий обошел стол, направляясь к дальнему его концу, держа в руках золотое блюдо с кубком вина.
Замерли царедворцы.
Кого жалует государь чашею?
Принять чашу государеву, кубок с его стола большая честь, однако не раз бывало, что, выпив такую чашу, обласканный царедворец тут же и помирал. Был у царя среди ближних людей опытный аптекарь Штольц, из немцев, который не только в лекарствах да целебных снадобьях толк знал, но и в ядовитых зельях.
Прошел кравчий вокруг стола, приблизился к тому концу, где сидели Скуратов с Годуновым. Замедлил шаги.
Замер Борис Федорович, забилось его сердце, как птица в силках птицелова.
Неужели последний его час настал? Неужели суждено ему испить чашу государева гнева?
Никакой вины не знал он за собой, но у грозного царя никогда не знаешь, есть за тобой вина или нету. Встанет государь не с той ноги и найдет за тобой вину