Что я вижу? Мудрый Огам, могучий победитель болгов, ухаживает за свиньями, а его разящая палица ныне подпирает дверцу хлева?!
— А что здесь такого? Должен же кто-нибудь о них заботиться! Да, я неравнодушен к этим благородным животным; знаешь ли ты, сын мой, что свинья была самой первой скотиной, которую одомашнил человек? — Огам неторопливо уселся на деревянный чурбачок у перегородки и тщательно оттёр грязь с рук о длинный подол своей домотканой туники. — По правде говоря, я полюбил окрестные земли. Жизнь здесь тиха и почти беззаботна, если не брать в расчёт периодические набеги соседей. Здесь меня не тревожат попусту мои жрецы, коих по всей земле развелось бессчётное множество; нечасто посещают окрестные края и собратья по Племени. Знаешь, Бринн, я слишком много сделал для смертных, и теперь люди без конца пытаются выразить мне свою признательность. Обычно при этом они рассчитывают получить какую-нибудь награду. Мне ни к чему их благодарность, и я не даю ничего взамен неё, а люди на меня обижаются.
— Но что тебе стоит отплатить благодарностью за благодарность?
— Мне кажется, Племена слишком увлеклись помощью людям. Мы строили им города, учили ремёслам и искусствам. Все наши усилия оправдывались желанием вырастить себе сильных союзников в борьбе с бешеными болтами. Однако природа смертных такова, что жизнь для них не имеет никакой цены. В глубине души каждый человек уверен в том, что земное его существование весьма недолговечно, подобно выставленному на ветер огоньку масляной лампады. Поколение за поколением уходят в небытие, не оставляя после себя ничего, кроме щедро посыпанных охрой костей в курганах. Зачем же заботиться о поддержании этого неверного пламени? Они убивают друг друга сотнями без всякой нужды, используя нашу мудрость и наше оружие. Однако самое страшное — они втягивают и Племена в свою бессмысленную борьбу. Боги, оказывающие разным народам своё покровительство, могут невольно оказаться по разные стороны поля битвы.
— Ты полагаешь, Младшие Боги смогли бы погубить друг друга в междоусобной войне?
— Именно так. Ты сам уже попался на их удочку. Все люди безумны; и дружок твоего первосвященника Фехтне с его ненасытной жаждой истребления собственных братьев ничем не хуже и не лучше прочих. Временами мне представляется, что внутри каждого смертного человека живёт его собственный бешеный болг и человек всю жизнь ведёт с ним нескончаемую борьбу. У нас с тобой нет внутренних болгов; вот почему мы испокон веков сражались с болгами внешними.
Бринн улыбнулся:
— Слыхал я, отец, что ты в давно позабытые времена обратил противостоящее тебе войско болгов в стадо чернобоких свиней. Истинно ли это?
— А как же! — Огам добродушно похлопал лениво привалившегося к стене сарая борова по загривку. — Вон тот, скажем, отважный князь Руадах. За много тысячелетий до твоего появления на свет постиг он вершины искусства управления силами природы. Вон там, в соседнем загоне, у полной свежих отрубей поилки, дремлет его брат-близнец Куадах. Не было во все времена среди болгов витязя свирепей и опытней его! Здесь у меня и вся его дружина, и дочь Руадаха, красавица Лух. Я никогда не входил в число ценителей болгских девиц, но из неё, признаюсь, получилась очень симпатичная свинка. Знатное стадо у дедушки Огама! Кто ещё сможет похвастаться таким же?! — Мудрый бог поднялся со своего места, прошествовал в угол хлева и откупорил пузатый кувшин: — Эль будешь?
Бринн кивнул. Огам разлил бурый пенящийся напиток в две глиняные кружки, протянул одну из них сыну, а другую опорожнил сам одним глотком. Довольно крякнув, он поставил кувшин на место и продолжил:
— И не проси меня о том, что ещё не произнёс. Я не намерен покидать свой любимый хлев ни при каких обстоятельствах. Если молодость и неразумность толкают тебя на подвиги, не буду препятствовать. Однако если матушка узнала бы, что я потакаю твоим детским шалостям, она была бы недовольна. А я не желаю расстраивать твою мать.
— Я понял. — Бринн склонился перед Огамом в лёгком поклоне. — До свидания, отец. Мне пора.