Поселение Карповки незначительно. От Карповского моста до казарм считается едва двадцать дворов, а по речке, через Каменноостровское шоссе, и того меньше. К Карповке причисляется и Песочная улица. Там живут аристократы Карповки, стыдящиеся выходить на улицу в халатах и распашных капотах.
Заглянем на Карповку в воскресный день, когда и мужская половина дачников находится в сборе.
Время под вечер. Из нарядной дачки, на песчаный двор, заросший местами травой, вышел «основательный» купец. Он в туфлях, без шляпы, в коломенковом пальтишке. Вышел, потянулся, зевнул и крикнул, ни к кому особенно не обращаясь:
Ставьте самовар-то, черти окаянные!
Сейчас, сейчас, Кузьма Данилыч, засуетилась на балконе жена, что-то прожевывая, и, схватив с тарелки горсть кедровых орехов, бросилась в комнаты.
Кузьме Данилычу, раскланивается перед ним дворник, тащущий через двор на коромысле два ведра с водой. Поспать, сударь, изволили?
Да, отсвистал таки часика два с половиной, отвечает купец, почесывается и треплет себя рукой по жирному брюху, на котором незримыми буквами написано слово «доверие».
Ну, и чудесно! Теперь чайком побалуетесь, а там проминаж Пища у вас хорошая, сытная. И мы от вашей пищи крохами сыты. Кабы не вы, подохли бы Сами возьмите, что у нас за народ живет? Чиновница с дочкой вот в этой дачке селёдкой, да кофейными переварками питаются, полковница, что на верху
Полковница! Может только рядом с полковником лежала. Ты читал ли паспорт-то?
В паспорте, это точно, сказано, что она вдова подпоручика, ну, а сама она себя полковницей величает. Полковница эта, говорю, без дров живет, потому она на керосиновой лампе себе варево делает. Чай, да булки, а суп ложкой ударь, пузырь не вскочит. На что тут нашему брату покуситься? Наверху, опять, чиновник тот окурки цигарок по земле сбирает, да в трубке курить; восьмушкой лошадиной колбасы обедает. Знали бы и не пустили. Одно дачу нанимал другой барин, а он переехал. В прошлом году он жил на соседской даче, так его только в декабре выжить могли. Ей-Богу! Шубёнки никакой. Чуть не подох! К будочнику в будку греться бегал. А то, так у дворника сидит. Да уж потом пущать не стали, потому на каверзы пустился. Не жрал он тут дня три; прибегает в дворницкую, видит дворничиха лапшу хлебает, облизнулся и говорит: «смотри-ка Ульяна, что народу на улице собралось, шар летит, да таково низко, пренизко». Та, дура, само собой, и выскочила на улицу шар смотреть, а он лапшу-то съел, опрокинул чашку, да и говорит, что это кошка. Вот какие, сударь, дачники! С полицией сгоняли; так и денег не отдал. «Я, говорит, обязался в конце лета за дачу заплатить, а для меня еще и посейчас лето». Это в декабре-то! А вы у нас дачники желанные дай Господь
Брюхо купца колышется, уста разверзаются для улыбки.
Ну, это голь, шмоль и компания, говорит он, лезет в карман за пяти-алтынным и суёт его в руку дворнику.
Много, сударь, благодарны, кланяется тот и продолжает свой путь с вёдрами.
Купец выходит за ворота, и остановясь на мостках, смотрит на речку. По речке, в барочных лодках, купленных за два с полтиной, катаются дачники. Лопата заменяет руль, вместо уключин весла прикреплены верёвками к палкам. Вот три чиновника катают барышню в соломенной шляпке; двое на вёслах, один на руле. Гребли, гребли они, заехали в ботвинью и сели на мель. Барышня визжит.
Помилуйте, чего вы? Страшного тут ничего нет. Мы сейчас на баграх пройдем, утешают они её, вскакивают с мест, упираются вёслами в грунт, но ещё больше залезают на мель.
Лодка не идет ни взад, ни вперед.
Ну, что-же вы наделали? Как вам не стыдно! А ещё хотели на Лаваль-дачу. Как-же мне на берег-то попасть? Ведь не в брод же идти, чуть не плачет барышня.
Не беспокойтесь, Анна Дмитриевна, сейчас мы вас снимем с мели и доставим на Лаваль. Эй, почтенный! кричат гребцы мужику на барке. Сделай милость, влезь в воду и сними нас с мели!
На полштоф дашь? Меньше ни копейки! отвечает мужик и, почесывая спину, отворачивается.
Ах, Боже мой, дайте ему. Пусть он нас снимет с мели, упрашивает девушка.
Гребцы переглядываются друг с другом и шарят у себя в карманах.
Миша, есть у тебя деньги? У меня в том сюртуке остались.
Нет, я дома забыл. Нет-ли у Феди?
У меня всего восемь копеек.
Врёшь, ты вчера у экзекутора занял целковый.
Не целковый, а пятьдесят рублей занял у экзекутора, вспыхивает как пион Федя, но они у меня дома. Почтенный, ну, сними сапоги и спустись в воду. Мы тебе восемь копеек дадим. Все-таки на шкалик.
И мараться не стоит. Уж коли сел на мель, так и сиди, бормочет мужик и даже не оборачивается.
Гребцы почесывают затылки.
Ах, Господи! Так как-же нам быть-то? восклицают они хором. Нужно самим раздеваться и лезть в воду.
При мне-то? Что вы! Разве это возможно? Да вы с ума сошли, говорит барышня.
Да вы, Анна Дмитриевна, не беспокойтесь. Мы только снимем сапоги и засучим штанины, а остальное всё будет в порядке. Видали в театре венецианских рыбаков? вот и мы так-же.
Нет, нет, это невозможно! Всё-таки ноги ваши
Только до колен; брюки и весь остальной состав останутся. Ну, посудите сами, что ж нам делать! Не прибыли же воды ждать. Наконец, вы можете отвернуться, закрыться зонтиком.