Всякий раз, когда в руках у Боуза оказывался микрофон, он говорил: «Колесо Фортуны вращается поди знай, когда остановится». По-моему, самое идиотское начало для радиопередачи. Во всяком случае, хуже я не слыхал.
Параллельно с Фрэнком пыталась пробиться группа «Три вспышки», в которой состояли Фред Тамбурро (Тамби), Пэт Принсайп (Принц) и Джеймс Петроцелли (Скелли). Теперь трудно сказать, чья это была светлая мысль Боуза или Долли присоединить к ним Фрэнка и сделать из трио «Хобокенскую четверку». Впрочем, это не так уж важно. Главное, что «Хобокенская четверка» сорвала изрядно аплодисментов, скопировав исполнение композиции «Лоск» («Shine»), записанной знаменитыми «Миллз Бразерз» совместно с Бингом Кросби.
По правилам радиошоу Майора Боуза слушатели должны были звонить по спецномеру и голосовать за понравившихся исполнителей. «Хобокенская четверка» набрала огромное количество голосов. Но самое удивительное вот что: уже при первом выступлении Фрэнка перед большой аудиторией стало ясно, что его голос не нуждается в дальнейшей обработке. Пусть Фрэнку недоставало образования и воспитания, пусть он понятия не имел о том, что его ждет голос у него уже был, и превосходный. «Хобокенская четверка» во главе с Фрэнком выступила еще несколько раз, а вскоре у Фрэнка появилась возможность отправиться в турне с гонораром шестьдесят пять долларов в неделю. Вместе с «Хобокенской четверкой» выступали и многие открытые Боузом талантливые ребята чечеточники, жонглеры, исполнители на губной гармонике. Всего шоу включало шестнадцать номеров. Фрэнк наслаждался вниманием публики и оттачивал сценическое мастерство.
В составе «Хобокенской четверки» он пел три месяца, до конца 1935 года. Разрыв произошел по банальнейшей причине Фрэнк во время выступлений отчаянно «перетягивал одеяло на себя». Подмигивал женщинам из зрительного зала, всячески привлекал внимание. Понятно, что это не нравилось его товарищам.
Недовольство подчас выливалось в самые вульгарные драки, и вот Фрэнк, который изначально был не в восторге от перспективы выступать в составе группы, решил завязать с турне.
Я всегда хотел петь соло. Чтобы на сцене я один, и всё внимание только мне, признавался он много позже.
Впрочем, из этого турне Фрэнк успел выжать максимум. Продолжать выступления с «Хобокенской четверкой» означало топтаться на одном месте. Вдобавок он ужасно скучал по родителям (известно, что Фрэнк посылал матери длинные письма и фотографии) и, конечно, по своей Нэнси.
Правда, возвращение домой не было счастливым. По мнению Марти Синатры, его сын в очередной раз «свалил» с хорошей работы.
Последовала бурная сцена. Марти выступал в своем репертуаре: Фрэнк никогда ничего не добьется, если будет так разбрасываться, и вообще он раздолбай. Фрэнк, в свою очередь, приводил привычный аргумент: отец просто не понимает его стремлений. И не пытается поддержать его. В тот раз Фрэнк не просто обиделся на отца он разозлился. Кажется, никогда еще желание доказать, что отец глубоко не прав, не разбирало Фрэнка с такой силой. Долли давно устала от ссор между мужем и сыном. В собственном доме ни минуты покоя, одни разборки.
Вы двое меня с ума сведете! кричала она. Фрэнки хочет петь, Марти. Так пусть поет, не мешай ему, ради всего святого!
Волевая и напористая, Долли давно определила, кто из них с Марти главный. Во времена, когда мужчина, независимо от личных качеств, считался главой семьи, Долли управляла мужем по своему хотению, даже на людях не пытаясь делать вид, будто мнение Марти что-то значит. Марти смирился.
Ладно, Долли, будь по-твоему, говорил он.
Сдался Марти и на этот раз.
Всё, молчу. Такой фразой (и смущенной улыбкой) завершился спор с Фрэнком.
Фрэнк начал петь разумеется, один! в придорожном кафе неподалеку от городка Инглвуд-Клиффс, в двух милях к северу от моста Джорджа Вашингтона.
Вскоре он познакомился с Хэнком Саниколой очень пробивным антрепренером. Они быстро сошлись, и Хэнк начал «по-дружески» продвигать Фрэнка. На долгие годы Саникола, тоже сицилиец по происхождению, стал правой рукой Синатры. Он даже время от времени аккомпанировал ему на фортепьяно во время концертов.
Силы мне было не занимать, однажды признался Саникола, имевший опыт на боксерском ринге. Драться я умел. Я выходил вперед и защищал Фрэнка от всяких агрессивных молодчиков в барах.
Хэнк был отличным парнем, настоящим дагом, говорил Синатра. Своих друзей он называл «дагами», на английский манер переделывая ругательное, в общем-то слово «даго», то есть «итальяшка», «макаронник». Впрочем, говоря «даг», Фрэнк имел в виду «земляк».
Саникола выбил Фрэнку постоянную работу устроил в бар «Рустик кэбин». Фрэнк получал там от пятнадцати до тридцати долларов в неделю обслуживал столики в качестве официанта и пел с группой Гарольда Ардена.
У нас был слепой пианист, рассказывал Фрэнк. Абсолютно слепой и абсолютно лысый. Помню, мы с ним ходили от столика к столику, я таскал его инструмент, он играл, я пел. На крышке стояло блюдце для монет от добрых слушателей.
А ведь эта работа могла и выскользнуть из рук Фрэнка. Дело в том, что Гарольд Арден ему отнюдь не симпатизировал. Между тем Фрэнк жаждал петь.