Мы, наверное, пойдем, сказал я. Вечер был очень познавательным
Ненавижу их всех, распалялась Арина по дороге домой. Почему они такие тупые и бесчувственные? И ведь считают, что борются за добро. Смех, да и только. Одна вот подмышки не бреет и красит, другая кормит грудью на каждом углу показательно, третья настолько прониклась идеями ненасилия, что котов одуванчиками кормит. Идиотки. Мир-то и не в курсе, что они его, оказывается, преображают. Они хотят быть феминистками, благотворителями, защитниками животных, естественными родителями, ещё хрен знает кем Человеком, б****, никто быть не хочет!.. А главное, любого, кто от них отличается, они сожрут и не подавятся. Не переношу травлю!..
Эти их разговоры это ещё не травля, усмехнулся я. А вот когда я в тринадцать лет в санаторий попал, вот там мне устроили. Я не особо верю в ад, но там было что-то вроде него, это точно.
Манту у меня в то лето вскочила с перепелиное яйцо, вздулись лимфоузлы. Впервые мне стало страшно. Я ощутил реальное присутствие болезни. Впрочем, в тот период (пик переходного возраста 13 лет) суицидальные мысли особенно часто одолевали меня, поэтому я быстро успокоился: тубик значит тубик. Тогда я думал, что неизлечимо больной может быть только фаталистом.
Оказалось, всё не так страшно, и жизни моей ничто не угрожает. Всего-то надо подлечиться в тубсанатории.
К тому же был очевидный плюс перспектива не видеть бабушку пару месяцев. Она радовалась этому, кстати, пуще меня.
С дороги казалось, что никакого санатория тут и нет, а один сплошной лес. Ёлки и сосны глухой колкой стеной.
Меня высадили из автобуса раньше всех.
Жить будешь вот в этом корпусе, голос воспиталки был тверже гранита. На первом этаже твоя палата. А на второй не ходи. Там у нас рабочие ночуют, если не успели на автобусе уехать. Понял?
Я кивнул.
Хотя нет, не понял, говорю. А я что, один жить буду?
А ты как думал? удивилась воспиталка. С твоим-то ВИЧем
Но ВИЧ не передаётся в быту, возразил я. В наше время это каждый знает
Как у тебя всё просто! «Не передаётся в быту»! А мы не хотим брать на себя ответственность и контролировать каждый твой шаг. Может, ты с кем-то клятву на крови сделаешь! Да и сексом вы сейчас чуть ли не с детского сада занимаетесь! В общем, слушай. Душ и туалет у тебя здесь, отдельные. В столовую будешь ходить со всеми, но для тебя будет выделен отдельный стол. На процедуры тебя будем приглашать. Ясно? Счастливо отдохнуть!
Мне хотелось убить эту с***. Я разрыдался. Тогда я ещё частенько плакал. Детство
Через пару дней я, впрочем, привык к своему особому статусу. А вот в глазах остальных обитателей санатория я был каким-то несусветным чудом. Все думали-гадали, почему меня держат отдельно. Особенно девчонки. Я чувствовал, что многим из них я нравлюсь, и не в последнюю очередь из-за этого ореола таинственности. Из этих многих, наконец, отделилась одна, Маша. Она была из так называемого «благополучного корпуса». (Корпусов было два: один для детдомовцев и детей пьющих родителей и другой для нормальных.) Ещё был я, но для всех меня как бы не было.
Однажды днём сквозь сон я услышал стук в окно (я вообще почти постоянно спал, а что было еще делать?). Это была та самая Маша. Она частенько на меня смотрела в столовке.
Что тебе надо? Если узнают, что ты сюда приходила, тебе не поздоровится.
Маша была хорошо одета. Лицо неглупой девчонки, возможно, даже отличницы.
Мне просто интересно, сказала она, да всем интересно, кто ты такой? Почему ты отдельно от всех? У тебя что, открытая форма? Но с открытой же в санаторий не отправляют
Я не знал, что ответить. Пришлось сказать:
Не твоё дело!
Почему ты так реагируешь? обиделась Маша. Ладно, не хочешь говорить не говори. На дискотеку придешь сегодня в семь? Мы все тебя ждём.
Я не умею танцевать.
Всё равно приходи.
Сразу после ужина я завалился спать. Какая мне дискотека?.. Не хотел я их внимания, а в этой ситуации мне было бы его не избежать.
Ночью я проснулся от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Перед моей кроватью стояла Маша в платье с бусинками по всей длине.
Иди отсюда, сказал я. Ты с ума сошла, что ли?
Я просто хочу узнать, кто ты такой! твердила Маша. Тебе что, трудно ответить, почему ты тут, почему ты ешь за отдельным столом, почему твоя посуда помечена?..
Б**, выругался я. Ну, ВИЧ у меня, ВИЧ! Теперь ты отвалишь от меня, наконец?!
Какой еще ВИЧ? оторопела Маша. Это который СПИД?
Да, это который СПИД, чума ХХ века и все такое.
Маша молча удалилась.
Прошёл день, может, два, и как-то утром меня разбудила та самая воспиталка с гранитным голосом.
Собирайся! Тебя сегодня выписывают!
Но прошла только неделя А лечиться положено два месяца.
Тебя переводят в другой санаторий. Тут такие баталии развернулись. Родители некоторых детей сказали, что вообще заберут их, если вичёвый тут останется Нам нужны из-за тебя такие проблемы?
Чтоб вы все сдохли, твари, процедил я.
А что я еще мог сказать?
Меня перевезли километров за пятьдесят от того санатория. Ёлок и сосен здесь было уже меньше. «Благополучного» корпуса не было тоже. И селить отдельно меня никто не думал здесь для этого просто не было места.