Страница, посвященная моей жертве, сразу открывается. Я угадал: адрес указан между его дипломами и заболеваниями. Лудиленд, проспект Президента Нарко Третьего, 114. Из любопытства я прокручиваю текст вниз. И от прочитанного холодею.
Страница, посвященная моей жертве, сразу открывается. Я угадал: адрес указан между его дипломами и заболеваниями. Лудиленд, проспект Президента Нарко Третьего, 114. Из любопытства я прокручиваю текст вниз. И от прочитанного холодею.
9
Сюжет книги: изобретатель мозгового чипа и Аннигиляционного экрана Лео Пиктон хотел спасти общество от непредвиденных эффектов своих изобретений, обвинив Бориса Вигора, министра энергоресурсов, в том, что тот украл эти изобретения.
Объективные причины для цензуры: клевета, паранойя, разглашение государственной тайны, угроза общественному порядку, национальной безопасности и благополучию населения.
Официальные причины: слабоумие.
Решение комитета: публикацию запретить, книгу уничтожить. Отказаться от юридического преследования автора во избежание любой публичности. С целью пресечь возражения Пиктона наградить его орденом Рулетки за заслуги перед наукой, повышенной пенсией и гарантировать национальные похороны.
С тяжелым сердцем я выключаю компьютер и неслышно возвращаюсь в свою комнату. Теперь я смотрю на дело совершенно иначе, и мне это не нравится. Я испытываю нечто вроде чувства солидарности. Лео Пиктона заставили молчать в его собственных интересах, потому что он говорил правду; меня хотят ради моего же блага сослать в лагерь лечебного голодания, потому что я слишком толстый. Вот забавно, как могут быть похожи люди из двух самых далеких слоев общества. Я беден, он богат; я мальчик, он старик; я живой, он мертвый, и всё же я чувствую наше сходство.
В ванной я открываю аптечный шкафчик и нахожу профессора между упаковкой аспирина и сиропом от кашля, с магнитофоном в лапах, в том же скрюченном положении, в котором его оставил. Я шепчу:
Ну как?
Ничего не вышло, вздыхает он. Мой голос не записывается.
Действительно, красная сигнальная лампочка автоматической записи загорелась, когда я произнес «Ну как?», и погасла, когда он мне отвечал. Вообще-то это логично. Я слышу профессора Пиктона, потому что думаю о нем, испытывая чувство вины, а магнитофону на это наплевать, он ничего такого не чувствует.
Я ведь совершенно одинок, говорит он.
Я открываю рот, чтобы возразить из вежливости, но вдруг вижу то, от чего слова застревают в горле. Из его пластмассового глаза выкатывается слеза и извилисто течет по шерсти, постепенно впитываясь в нее.
Как вы это делаете?
Как я делаю что?
Из вас жидкость вытекает. Ее же нет в игрушке.
Я описался? пугается он.
Нет, вы плачете.
Он отворачивается. Его морда, покрытая шерстью, выражает одновременно тоску, беспомощность и чувство собственного достоинства. Я повторяю немного мягче:
Как вы это делаете?
Не знаю. Должно быть, ощущение грусти разложило молекулы водорода и материализовало слезу, чтобы ты почувствовал ко мне жалость. Какое свинство эта смерть! Какое унижение Будь я жив, никогда не распустил бы нюни перед мальчишкой. Ладно, беги. Закрой дверцу и отправляйся спать.
Если для вас это действительно важно, давайте я запишу что-нибудь
Я уже не хочу! Иди спать, говорю тебе! И перестань меня жалеть: терпеть этого не могу!
Я не возражаю. Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я беру кусок туалетной бумаги и, вытирая с морды невесть откуда взявшиеся слезы, безжалостно и даже с ехидцей советую ему лечь баиньки, как положено послушному плюшевому медвежонку.
В ярости он тычет мне лапой в глаз. Я инстинктивно отшвыриваю его от себя и попадаю прямо в унитаз. Какую-то долю секунды я борюсь с искушением спустить воду. Потом вытаскиваю медведя обратно и сконфуженно прошу прощения, добавив, что завтра утром обязательно спрысну его одеколоном, прежде чем вернуть родным.
Родным? Еще чего! Я всю свою жизнь пытался удрать от этих идиотов! И не собираюсь после смерти торчать в манеже вместе с игрушками моих внуков!
Нельзя быть таким эгоистом! Надо же их успокоить
Ты думаешь, их успокоит дедушка, ставший ершиком для унитаза? К тому же я их разорил своими исследованиями, только они еще этого не знают. И я предпочел бы не присутствовать при вскрытии завещания я оставил им в наследство одни долги.
В любом случае вы мой медведь, и это я решаю, что с вами делать.
Ты вообще ничего не решаешь! Ты несовершеннолетний, а я твой ангел-хранитель!
Вместо ответа я выжимаю его над ванной. А потом с помощью бельевой прищепки подвешиваю на веревке рядом со своими носками и ухожу к себе в комнату, пожелав ему хорошенько просохнуть.
В любом случае вы мой медведь, и это я решаю, что с вами делать.
Ты вообще ничего не решаешь! Ты несовершеннолетний, а я твой ангел-хранитель!
Вместо ответа я выжимаю его над ванной. А потом с помощью бельевой прищепки подвешиваю на веревке рядом со своими носками и ухожу к себе в комнату, пожелав ему хорошенько просохнуть.
Вообще-то я просто падаю от усталости. И хочу только одного выключить себя, как лампу, и выбросить из памяти всё, что я пережил сегодня: убийство, угрызения совести, последствия