Поздно вечером возвращались домой в метро. Ире еще ехать и ехать, мы с Настей махнули ей на прощание платком. Поезд тронулся, я обернулась. Ира внимательно и без улыбки смотрела на меня из окна. Так несколько секунд мы серьезно смотрели друг на друга, и если взгляд можно было бы перевести в слова, он означал: это ты или не ты?
На другой день вместо ярмарки я задумала экскурсию в Ботанический сад. Как-то распогодилось, и на писательский подиум выходить не хотелось. К тому же это слово ассоциировалось у меня с одной историей. Дело было в девяностых. Дина Рубина, с юных наших лет чувствуя ответственность за мою писательскую судьбу, направила меня к израильскому нуворишу по фамилии Зильберштейн, прибывшему в Москву с благородной целью добыть материал для глянцевого издания, учрежденного им с дальним прицелом: чтобы его праздная дочь хоть чем-нибудь занялась кроме околачивания груш. Набоб остановился в Палас Отеле на Киевской, куда я и направила стопы, со своими рассказами под мышкой.
Зильберштейн открыл дверь и, смерив меня глазом, неожиданно произнес:
Рост?
Один метр пятьдесят восемь сантиметров, ответила я, не дрогнув.
Мало, он поморщился. Объем груди? Объем бедер?
Этой информацией я не располагала.
Ой, ладно, махнул он рукой. Давайте ваше портфолио.
Клянусь, я понятия не имела, что это такое.
Хотя бы фотографии, где вы на подиуме? настаивал он. Я же просил принести портфолио!
Тут пришла, видимо, еще одна писательница, ужасно длинная и худая, словно лоза или кипарис. Ни на секунду не удивившись, она оттарабанила свои объемы, и шестое чувство подсказало мне, что параметры этого автора его устроили куда больше, чем мои. Когда же он затребовал портфолио, и она выудила эту штуку из пакета, сомнения развеялись я попала на кастинг манекенщиц. Дина потом говорила ну и что? Да, Шмулик Зильберштейн вздумал открыть журнал мод, но там предполагались разные рубрики, я тебя прочила в детский уголок. Что ты как дикая серна? Подождала бы еще немного глядишь, вослед кипарису явилась бы Таня Толстая, она бы ему показала портфолио!
Короче, подиум.
А моя Света Василенко:
Иди-иди! Придут на Улицкую, заодно и на тебя посмотрят.
На подиуме в нашу компанию затесался поэт, сочинивший одно из тех стихотворений, которые раз повстречаешь и осядет в памяти, растворится в подкорке, умирать будешь вспомнишь. Время от времени оно всплывало строками из какого-то древнего эпоса, и вот те на! принадлежало перу Вадима Месяца:
Это не слезы он потерял глаза.
Они покатились в черный Хевальдский лес.
Их подобрал тролль.
И увидел луну.
Увидел луну и сказал:
луна.
Она подороже, чем золотой муравей,
И покруглей, чем мохнатый болотный шар.
Чтобы не плакать, нужно скорее спать.
Откуда ни возьмись появилась Настя. Всё утро она гуляла в зоопарке, любовалась семейством шимпанзе.
Пошли, сказала она. Я тебя познакомлю с Олегом Вавиловым, и ты отдашь ему свою рукопись.
Олега было не застать, одна деловая встреча плавно перетекала в другую. На стенде Софии мы встретили Иру, правда немного квелую в сравнении со вчерашним днем. С утра она пережила тренинг Путь воина, где было объявлено, что духовный воин проверяется по горловой чакре: если пущенная из лука стрела угодит ему в яремную ямку, истинному победителю тьмы это будет трын-трава. Кто готов?
Олега было не застать, одна деловая встреча плавно перетекала в другую. На стенде Софии мы встретили Иру, правда немного квелую в сравнении со вчерашним днем. С утра она пережила тренинг Путь воина, где было объявлено, что духовный воин проверяется по горловой чакре: если пущенная из лука стрела угодит ему в яремную ямку, истинному победителю тьмы это будет трын-трава. Кто готов?
Вышла Ира и встала перед ним, сияя потаенным светом.
Я живо представила картину: стриженная под мальчика, непонятного возраста я промахнулась на десять лет, решив, что ей нет и двадцати пяти. (А как же моя мудрость?.. воскликнула она.) Правильные черты, нарядный рост, гармоничное сложение. Древние обитатели Индии, высокие и светлоглазые арии, могли бы взять на себя ответственность за ее генетический код.
Казалось, она даже немного стеснялась своей красоты, сознательно умеряла ее, как это делал поэт Мацуо Басё, пытаясь в скитаниях ослабить, смягчить свой поэтический дар.
Она нарочно притормозила на пороге взрослого мира, почуяв, что его блага предполагают некую косность сознания, и выбрала гибкость, чувствительность, уязвимость, полнейшее отсутствие защитного поля.
И тут же так мне хорошо знакомое стремление вечно испытывать судьбу.
В лихие девяностые на представлении заклинателя сиамских питонов, удавов и королевских кобр она, единственная из публики, откликнулась на призыв факира: и ее обвил удав.
Так она стояла, обвитая удавом, ошарашенным подобной отвагой. А также красотой и безумной Иркиной храбростью был начисто сражен британский продюсер Малколм, прямо из объятий удава пригласивший ее переводчицей на съемки английского сериала Приключения стрелка Шарпа в Крым, а там и принял на работу в свою кинокомпанию.
Дело это для меня абсолютно новое и незнакомое, писала она из Лондона родителям. Никогда раньше не приходилось мне столько читать на английском в такие сжатые сроки. А во-вторых, проглотив книгу или сценарий, нужно оценить их с точки зрения художественной значимости, оригинальности формы, привлекательности персонажей, понять, заинтересуют ли это английскую аудиторию (господи, откуда я знаю!), можно ли адаптировать для телевидения и многое другое. Ты должен родить все эти идеи, а дальше придать им приличный литературный вид, чтобы мое творчество мог почитать не только Малколм (Малёк), но и любые посторонние люди