Ведь не может быть, чтобы богиня весны, дочь богини плодородия, была похищена во чрево земли, которое по логике вещей принадлежит ее матери: сюда, в земные глубины, уходят своими корнями деревья; здесь спят, набираясь сил, пшеничные зерна; земные соки питают все живое на земле. Вся земля все, что на ней, и все, что под ней, находится во владении Деметры, а значит, уже принадлежит или будет принадлежать и ее дочери, Персефоне.
Что же происходит в то теплое солнечное утро? Персефона с подружками собирает чудесные полевые цветы фиалки и ирисы, крокусы, цветы дикой розы и гиацинта и незаметно отдаляется от всех. И вот, одна, завороженная пьянящей красотой цветущего луга, она находит давно поджидающий ее нарцисс и, естественно, срывает его. Нарцисс с его дерзким тревожащим запахом, с его манящим взглядом, обращенным вовнутрь, в бесконечное «Я», увлекает нас все дальше и дальше вглубь, в зеркальный лабиринт, в стенах которого отражается бездонная вечность. Черная пустота затягивает нас мы тонем. Стоит Персефоне сорвать нарцисс, как из недр земли возникает колесница, а в ней Аид, властелин царства мертвых; он увозит ее в свое лишенное света логово.
Что же происходит в то теплое солнечное утро? Персефона с подружками собирает чудесные полевые цветы фиалки и ирисы, крокусы, цветы дикой розы и гиацинта и незаметно отдаляется от всех. И вот, одна, завороженная пьянящей красотой цветущего луга, она находит давно поджидающий ее нарцисс и, естественно, срывает его. Нарцисс с его дерзким тревожащим запахом, с его манящим взглядом, обращенным вовнутрь, в бесконечное «Я», увлекает нас все дальше и дальше вглубь, в зеркальный лабиринт, в стенах которого отражается бездонная вечность. Черная пустота затягивает нас мы тонем. Стоит Персефоне сорвать нарцисс, как из недр земли возникает колесница, а в ней Аид, властелин царства мертвых; он увозит ее в свое лишенное света логово.
Даже если Персефона (которая являет собой не что иное, как позднюю версию Инанны) не совсем отдает себе отчет в том, что происходит, она в действительности самым активным образом ищет ворота, ведущие туда, где она должна оказаться. Какая часть Персефоны знает, что нарцисс и есть те самые ворота в мир мертвых? На этот вопрос нет точного ответа, но несомненно, что именно эта часть руководила всеми ее действиями в то солнечное утро.
А теперь еще одно легкое прикосновение и перед нами вырисовывается другая стародавняя картина: прежде чем отпустить Персефону, протягивает ей Аид гранатовые зернышки. Крошечные капельки на мужской ладони, они мерцают в темноте, как налитые кровью рубины
Гладкие, как речные камушки, зерна приятно холодят девичьи пальцы; на мгновение она ощущает языком их тяжесть, еще мгновение кисло-сладкий взрыв во рту, а затем слабый всплеск памяти, легкий приятный озноб; и все
Счастливого пути, говорит ей муж.
До скорого свидания, добавляет он шепотом, так, чтобы она не услышала.
А Персефона? Бросив короткий взгляд назад, она устремляется вверх по лестнице прямо в объятия готовой ради нее на все матери.
Ты ведь ничего у него не брала? прижимая к себе дочь, спрашивает Деметра.
Нет, мамочка, только зернышки граната. Только несколько зернышек.
Глупышка моя, заливается слезами мать. Ты же знаешь, что нельзя выносить с собой ничего из Аида. Теперь Аид внутри тебя. Теперь ты обязана туда вернуться. О боги! Помогите мне!
Мать падает на колени возле черного бездонного колодца.
Конец второго акта.
«Ты прекрасно знаешь, почему, настойчиво нашептывает поселившийся внутри меня змей познания, почему Персефона съедает гранатовые зерна, которые дает ей ее коварный дядюшка». Те самые зерна, которые делают невозможным ее полное возвращение на землю и вынуждают ее подчиниться ритму вечного маятника: вниз в преисподнюю и назад, вверх к свету; ритму, по законам которого богиня весны отцветает и предается земле, как богиня смерти, а затем возрождается прорастает вновь, как весна.
Зернышко граната, древнего символа плодородия, процветания и супружества, используется как метафора, как поэтический образ, намекающий на добровольное слияние Персефоны с духом преисподней; на союз между высшим и низшим, между светом и тенью, между сознанием и подсознанием.
Теперь меня влекла не столько знакомая мне с детства античная легенда, сколько ее древние предшественники. И действительно оказалось, что в начале своей эволюции Персефона спускалась в Подземелье добровольно, никто и не пытался ее похитить. Та самая богиня весны, которую греки позаимствовали из существовавшей до них многовековой мифологии, стремилась в Вечное Царство Мертвых, чтобы утолить жажду познания, встряхнуть скучное спокойное бытие и наконец-то встретиться с поджидающим ее там загадочным мужем; открыть для себя покрытый мраком внутренний образ ее матери образ так называемой Черной Деметры и рассмотреть вблизи скрытую в недрах души свою собственную Тень.
И сейчас, когда мы сняли с лица нашей богини весны античную маску, нам ничего не стоит разглядеть древние корни мифа, старательно припудренные свежим покровом патриархальной древнегреческой морали, которая проповедовала полное разделение между высшими и низшими, между внутренним, спрятанным, и наружным, находящимся на поверхности. Еще одно легкое прикосновение и мы оказываемся в совершенно ином пространстве, в среде, которая признает важность и даже необходимость периодического погружения в бездонные глубины подсознания. Именно так я и предлагаю читать все сказки возвращения из небытия. Смахнем с них налет патриархальной пыли, и перед нами слой за слоем откроется скрытая в глубине мозаика происходящего: погружение в Аид является внутренней необходимостью.