Гуля родила ближе к зиме. Мальчик вновь оказался точной ее копией черноглазый, черноволосый, да к тому же горластый. Гарик смущенно сообщил, что назвать решили Рустамом.
Она сказала, кивнул он на Гулю, что ребенок умер оттого, что назвали русским именем. Глупость, конечно, но мне, если честно, без разницы, пусть бы только не волновалась.
«Свихнулись они все на этих именах, что ли?» подумал Михаил, но ничего не стал говорить счастливому отцу.
«Свихнулись они все на этих именах, что ли?» подумал Михаил, но ничего не стал говорить счастливому отцу.
Мать и малыша устроили в общей комнате, где было потеплее. Гуля все вглядывалась в лицо ребенка, словно боясь, что с ним тоже внезапно что-нибудь случится. Но постепенно сон сморил ее. Заснул и Михаил, но спал чутко, готовый вскочить в любой момент.
Среди ночи Михаил вдруг проснулся, как от толчка. Почудилось ему движение или нет? Он лежал, затаив дыхание. Фонарик здесь, под рукой, он никогда не расставался с ним. Пальцы нащупали твердый цилиндрик. Вот опять. Снова. Тихий шорох все ближе. А совсем рядом сопит Лана, и возле нее спит ребенок. Выждав еще секунду, Михаил надавил на кнопку. Раздался вскрик. Рядом, заслоняясь рукой от света, нависал над ребенком Федор, а в руке у него была подушка.
Михаил только увидел его глаза шальные, безумные, и сразу все понял.
Ах ты гад, выплюнул он.
Остальные уже проснулись от шума, таращились на них.
Зачем?! вдруг заорал Федор. Зачем вы все рожаете и рожаете? Нам и так не хватает места, воздуха, у нас скоро кончится еда. А вы все плодитесь! Зачем такая жизнь? Хватит уже!
Из угла вдруг раздался истошный вопль Гули. Маленькая женщина, обычно тихая и молчаливая, разъяренной кошкой налетела на Федора, стараясь выцарапать глаза.
Уберите ее, взвыл тот, загораживаясь рукой.
Михаил наблюдал молча, не вмешиваясь. Младенец проснулся и заплакал. Лана схватила его и принялась укачивать, с ужасом глядя на Федора, словно впервые его увидела. Тот оттолкнул Гулю, и она рухнула на пол.
Михаил поднялся на ноги, поманил Федора.
Пошли.
Куда это, завопил тот, оставьте меня в покое.
Наружу, пояснил Михаил. Ты сам сказал зачем такая жизнь? И неужели ты думаешь, что после всего ты сможешь как ни в чем не бывало оставаться здесь? Она все равно тебя прикончит, кивнул он на Гулю. И знаешь, я могу ее понять.
Ты хочешь убить меня там? Федор глядел, как загнанный зверь.
Стоило бы. Но я тебя просто выпущу и прослежу, чтобы ты ушел.
Мне нужна химза.
Нет уж, снарягу ты не получишь. У нас у самих ее мало. Но кстати, радиационный фон снаружи уже не такой высокий. Ты вполне можешь успеть пошарить по квартирам и раздобыть себе где-нибудь защитный костюм. Ну или в полиэтилен замотаться для начала. Так что все зависит от тебя. Вперед!
Михаил говорил первое, что в голову придет, он знал, что это ложь. Но совесть его не мучила. Федор, не выходивший на поверхность со дня Катастрофы, не мог уличить его в обмане.
А оружие?
Ну уж нет. Да ты все равно не умеешь с ним толком обращаться. Ты и на охоту-то ни разу не ходил. И зачем мне давать тебе оружие вдруг еще захочешь пристрелить меня? Придется тебе его тоже раздобыть самому. Давай. Иначе нам придется убить тебя здесь прямо сейчас.
Что-то мелькнуло в глазах Федора, какая-то безумная надежда. Он торопливо принялся натягивать на себя всю свою одежду, намотал на лицо шарф. Михаил облачился в химзу и противогаз, сделал ему знак рукой пошли.
Дверь бункера распахнулась, выпуская клубы пара. Двое вышли в темноту ночи. Бледный свет луны освещал голые черные кроны, снег был мягким и рыхлым. С ветвей капала вода.
Иди, сказал Михаил. И Федор, озираясь, сделал несколько шагов вперед. Еще раз оглянулся на дверь бункера, бросил быстрый взгляд на Михаила, словно прикидывая, не удастся ли оттолкнуть его и проскочить обратно. Но потом, видно, вспомнив об остальных, двинулся в сторону соседнего дома, оставляя в рыхлом снегу глубокие следы.
Черные тени появились вокруг незаметно перебегали, скрываясь за деревьями, все ближе. Михаил на мгновение ощутил сквозь ткань, как в руку его ткнулся твердый нос. Потом пес безмолвно двинулся следом за вторым человеком, что уходил по снегу. Припал к земле, вдыхая вкусный запах добычи, не упакованной в химзу. Этот человек был ему незнаком, но он нес с собой запахи бункера можно ли его трогать? Хаски оглянулся на Михаила, но тот молчал, не останавливал.
В этот момент оглянулся и Федор и увидел припавшего к земле зверя.
А-а-а-а, истошно закричал он. Помогите!
И кинулся бежать очертя голову. Тогда, словно это стало сигналом, стая кинулась на него.
Помоги, еще раз успел крикнуть он перед тем, как острые зубы сомкнулись у него на горле.
Михаил, не дожидаясь, пока стихнет последний хрип, шагнул к двери убежища. У него не было никаких сомнений в том, что он все сделал правильно. Вот только с этого дня, видя Мальчика, он в первый момент вздрагивал. Не возникнет ли желание у собаки, привыкшей к человеческому мясу, схватить за горло и того, кого пока она слушается и считает другом? Врач напоминал себе, что ведь существовали раньше псы, натасканные на людей, которые не смели трогать своих хозяев, хотя незнакомых запросто могли порвать. Но хаски не изменил своего отношения к нему: по-прежнему ластился, вилял хвостом и признавал за старшего. И постепенно Михаил не то, чтобы привык успокоился. В этом безумном мире, где люди готовы были убивать друг друга, где нарушались все табу, странно было бы ждать иного от собак. Но псы, видимо, четко делили людей на друзей и чужих.