Братина дошла до Береста, и он поднялся.
Я был отроком простым, начал он. Жениться даже не успел. Только и хотел, что богов молить, на дедовой земле трудиться и семью кормить. Русы у меня рало отняли, против воли секиру в руки вложили. Русы меня из оратая воином сделали. Что мне судьба напрядет, я не ведаю Но в том клянусь перед богами русы об этом пожалеют.
Братина дошла до Береста, и он поднялся.
Я был отроком простым, начал он. Жениться даже не успел. Только и хотел, что богов молить, на дедовой земле трудиться и семью кормить. Русы у меня рало отняли, против воли секиру в руки вложили. Русы меня из оратая воином сделали. Что мне судьба напрядет, я не ведаю Но в том клянусь перед богами русы об этом пожалеют.
По столам пролетел гул одобрения. Берест был не большой умелец говорить, но очень многие, если не все, могли сказать о себе ровно то же, что сказал он.
Пир, хоть и скромный по угощению, продолжался до вечера. В Плеснеске кто-то подарил Коловею новые гусли взамен оставшихся дома, и он пел о схватке Сварога со Змеем, о сыне Сварога Дулебе, о том, как сыновья Дулебовы разошлись по свету искать себе доли и как двенадцать колен деревских осели на берегах своих рек. Все это неизменно пелось на осенних пирах, когда князь деревский объезжал с полюдьем свои земли, разделяя жертвенное угощение со всеми древлянами и тем заново объединяя людей и богов, предков и потомков в неразрывный круг рода. И даже сейчас, когда одинокие обломыши от всех деревских вервей слушали эту песнь так далеко от дома, этот круг по-прежнему казался им неразрывным. Он все так же прочно стоял где-то в Ирье, так высоко, что русские мечи туда не дотянутся.
Когда расходились, уже темнело. На площадке святилища Берест Летавы не заметил. Тайком отстав от своих, завернул за угол обчины. Здесь к стене прилепилась клетушка: служительницы хранили в ней метлы, сухие травы, простую посуду и прочую нужную утварь. В этой клетушке Берест в начале зимы прятался, там его впервые обнаружила Бегляна с внучками.
Быстро оглядевшись, Берест толкнул дверь. Внутри было темно и почти так же холодно, как снаружи: печи здесь не имелось. Висел густой смешанный запах трав. Даже в темноте он почувствовал: тут кто-то есть. Чья-то маленькая прохладная рука взяла его руку и потянула в глубь клетушки. Летава бывала здесь так часто, что знала каждый горшок на каждой полке и легко находила что угодно даже в полной темноте.
Ты бы хоть огонь засветила, вполголоса сказал Берест.
В холодной темноте было неуютно. И хотя он тоже привык к этой клетушке, сейчас эта загадочная рука из тьмы его встревожила. Он и заговорил-то, лишь чтобы услышать ответ.
Увидит кто-нибудь огонь, донесся в ответ приглушенный голос. Ты послушай, я вот что придумала.
Что?
Они стояли в темноте почти вплотную друг другу: когда не видишь собеседника, хочется хотя бы его чувствовать. Летава все еще держала Береста за руку.
Я бабке скажу, что меня богини на службу призвали. Даже могу жить здесь, на горе. Пусть мне здесь печку сложат. У нас давно никто на горе не живет.
Не страшно тебе будет?
Чего бояться-то? Кто меня тронет здесь, на Божьей горе?
А чего тебе дома разонравилось?
Ты глупый или притворяешься? Летава выпустила его руку и отступила на шаг. Если я буду на горе жить, меня не станут замуж отдавать. И я смогу ждать пока ты не вернешься.
Я не знаю, когда я вернусь! отозвался Берест с досадой, за которой скрывалась тоска.
Летава ничего не требовала от него, но он не хотел, чтобы она брала на себя обеты и несла лишения, которые могут оказаться ненужными.
И я не знаю. Пытались с бабкой ворожить не дает судьба ответа. Но вроде долгая нить тебе напрядена. Вернешься же ты когда-нибудь. А я тебя дождусь.
Берест вздохнул. Он чувствовал на сердце неудобство, будто за ним вдруг обнаружился долг, какой он не в силах вернуть.
Я вот тебе приготовила, Летава вынула из короба полотняный сверток и расправила.
Что это? в темноте Берест лишь смутно различил у нее в руках нечто белое.
Сорочка тебе, Летава протянула ему расправленную на вытянутых руках сорочку. На счастье-удачу. Возьми с собой. В добрую долю я тебя облекаю, девушка приложила сорочку к его груди, опоясываю красным солнцем, ограждаю частыми звездами.
Со стесненным сердцем Берест принял дар и поклонился как поклонился бы старой Бегляне. Ему было неловко Летава приготовила дар, будто невеста жениху. Но отказаться было никак нельзя: не отказываются от счастья-доли, выпряденной, сотканной и сшитой женскими руками. Особенно если потрудилась над ней внучка старшей жрицы, обученная всему, что умела делать та лягушка, которая потом превратилась в волшебную деву. Дар был очень завидный, Берест понимал это. Но не радовался: Летава пыталась соткать судьбу, которую Берест не мог считать своей.
Зря ты это затеяла, все же выдохнул он. Не выйдет из этого добра.
А ты что за вещун? нахмурилась Летава.
Какой я вещун Я вовсе никто! У меня ни семьи, ни рода больше нет, ни верви, ни земли родной. Скитаюсь вот полгода уже, будто волк.
Но ты же веришь, что землю вашу вы вернете. Я слышала, какие вы обеты над чашей давали.