Ну и все тогда, окончательно обиделся Стюарт. Я записываться не буду!
Слишком часто в последнее время ему тыкали его слабой техникой. Действительно, если бы не уговоры Джона и не желание встретиться с Астрид, он бы и в Германию не поехал.
Пожалуйста, пожал плечами Берт. Не хотите, не надо. Мало ли в Гамбурге музыкантов? А я, между прочим, плачу неплохо
Хотим-хотим, вмешался Пол и обернулся к Джону. Если мы решили прославиться, от таких предложений не отказываются.
Я записываться не буду, твердо повторил Стюарт.
Когда они играли в ливерпульской «Каверне», Стюарт, серьезно относившийся к своим успехам в живописи, несколько раз по тем или иным причинам отпрашивался у Джона, и на басе, переставив струны под левую руку, его подменял Пол. Звучали «Битлз» тогда даже лучше.
Стью, как бы оправдываясь, обернулся к нему Пол, если ты не против, я за тебя сыграю?..
Стюарт с деланным равнодушием пожал плечами и посмотрел на Джона. Но тот отвел взгляд. Его гнев уже остыл. А искушение увидеть свое имя на конверте настоящей пластинки, пластинки с большим тиражом, было очень велико.
По рукам? спросил Берт и протянул ладонь.
По рукам, вздохнул Джон, чувствуя, что совершает маленькое предательство. После рукопожатия он обернулся к Стюарту:
Не обижайся
Да ладно, чего там, махнул рукой тот. Все нормально. Хочешь совет?
Ну?
Пусть на записи стучит Ринго. Как в тот раз Стюарт не заметил, что сзади к ним подошел Пит.
С чего это вдруг?! возмутился тот. Если ты сам играть не хочешь, не решай за других!
Ладно, проехали, поморщился Стюарт.
Почему это проехали?! Я уже давно заметил, что ты под меня копаешь!
Перестань, Пит, вмешался Пол.
Что перестань?! Носитесь со своим Стюартом, как с писанной торбой, а я как будто и не с вами играю.
Мне кажется, ты сам держишься отдельно начал Пол, но Пит его перебил:
Не знаю, что тебе кажется! Не надо решать за меня! И в который уже раз повторил свою присказку: Каждый делает то, что хочет!
Впервые Пол подумал о том, что они оба Пит, и Стью чужие для остальных. Пит был симпатичнее ему. Его желания были понятны, как и сам Пол, он любил комфорт, красивую одежду и девочек. А Стюарт чертовски умен Но для них обоих музыка была только средством. Для остальных же она была сутью.
До сих пор молчавший Джордж, заметил:
Если мы будем работать в том же режиме, мы или свихнемся, или начнем грызть друг другу глотки.
Действительно, ежедневная восьмичасовая игра делала их раздражительными и агрессивными. Спасали наркотики.
Вскоре Пол припомнил брошенную Джорджем фразу при совсем других обстоятельствах. Как-то, проснувшись среди ночи, он, в сочившемся через окно лунном свете увидел Джорджа, в одних трусах стоящего на карачках перед кроватью Джона. Он что-то тихонько бормотал, и Пол подумал, не рехнулся ли тот окончательно на религиозной почве или от передозировки транквилизаторов.
Пол прислушался.
Мне тоже иногда бывает одиноко, говорил Джордж. Но я знал, что может спасти нас от депрессии. Маленький кусочек сыра. И я не ошибся. Наша жизнь снова имеет смысл
Пол перепугался окончательно, тихонько повернулся носом к стенке и постарался заснуть.
Весь следующий день он с нездоровым интересом приглядывался к Джорджу, но тот вел себя, как нормальный.
На самом деле Джордж не сошел с ума. Просто он обнаружил в их квартире еще одного жильца. Это была мышь. Она жила в норе с выходом под кроватью Джона.
Джордж был склонен дружески относиться к любой твари Божьей. Почему-то уверенный, что имеет дело с представителем сильного пола, он окрестил мыша Марком и, подкармливая его по ночам, вел с ним житейские, а порой и теологические беседы.
Их квартира в портовом районе Гамбурга превратилась в натуральный клуб. Реже остальных тут бывали Пит и Стью. Пит ночевал то у одной, то у другой подружки, а Стюарт практически жил у Астрид.
Зато подруга Пола «головокружительная Лиззи» постоянно торчала здесь. «Прописался» тут и Клаус Воорман, сдружившийся с Джоном и как бы заменявший ему Стью. Ринго Старр, теперь лучший друг Джорджа, иногда даже оставался у них ночевать.
Вот и сегодня вечером они сидели именно в таком составе.
В огромной кастрюле Лиззи сварила глинтвейн из дешевого вина и дешевых яблок, и все потягивали горячий и терпкий, отдающий корицей напиток.
Я предлагать сегодня играть в правда, заявила вдруг Лиззи, сидевшая с Полом на диване.
В правду? не понял Пол, неловко обнимая ее одной рукой. А мы что, разве врем все время?
Пол, ты быть глупей, чем мне, улыбнулась Лиззи. Самый главный правда. Самый-самый! Подождите! вскочила она. Сейчас!
Она сбегала на кухню и принесла оттуда подсвечник со свечей. (В Гамбурге нередко случались перебои с электричеством.) Она поставила свечу на пол посередине комнаты, зажгла ее, потушила свет и снова примостилась возле Пола.
Теперь говорить правду, сказала она. Что любим, что хотим. И она сказала что-то еще, по-немецки, Клаусу.
Иммер берайт[35], отозвался тот и, поднявшись со стула, вышел в центр комнаты.
Новый обряд рождался на ходу. Клаус встал перед свечой на колени. Английским он владел сносно.