Светило, вставшее из вод). Мы вышли все на свет из кинозала, но нечто нас в час сумерек зовет назад, в "спартак", в чьей плюшевой утробе приятнее, чем вечером в европе. Там снимки звезд, там главная - брюнет, там две картины, очередь на обе. И лишнего билета нет.
III
Земной свой путь пройдя до середины, я, заявившись в люксембургский сад, смотрю на затвердевшие седины мыслителей, письменников; и взад вперед гуляют дамы, господины, жандарм сияет в зелени, усат, фонтан мурлычет, дети голосят, и обратиться не к кому с "иди на". И ты, мари, не покладая рук, стоишь в гирлянде каменных подруг, французских королев во время оно, безмолвно, с воробьем на голове. Сад выглядит, как помесь пантеона со знаменитой "завтрак на траве".
IV
Красавица, которую я позже любил сильней, чем босуэла - ты, с тобой имела общие черты (шепчу автоматически "о, боже", их вспоминая) внешние. Мы тоже счастливой не составили четы. Она ушла куда-то в макинтоше. Во избежанье роковой черты, я пересек другую - горизонта, чье лезвие, мари, острей ножа. Над этой вещью голову держа не кислорода ради, но азота, бурлящего в раздувшемся зобу, гортань... Того... Благодарит судьбу.
V
Число твоих любовников, мари, превысило собою цифру три, четыре, десять, двадцать, двадцать пять. Нет для короны большего урона, чем с кем - нибудь случайно переспать. (Вот почему обречена корона; республика же может устоять, как некая античная колонна). И с этой точки зренья ни на пядь не сдвинете шотландского барона.
Твоим шотландцам было не понять, что койка отличается от трона. В своем столетьи белая ворона, для современников была ты блядь.
VI
Я вас любил. Любовь еще (возможно, что просто боль) сверлит мозги мои. Все разлетелось к черту на куски. Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее, виски: в который вдарить? Портила не дрожь, но задумчивость. Черт! Все не по-людски! Я вас любил так сильно, безнадежно, как дай вам бог другими - - - но не даст! Он, будучи на многое горазд, не сотворит - по пармениду - дважды сей жар в крови, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды коснуться - "бюст" зачеркиваю - уст!
VII
Париж не изменился. Плас де вож по-прежнему, скажу тебе, квадратна. Река не потекла еще обратно. Бульвар распай по-прежнему пригож. Из нового - концерты за бесплатно и башня, чтоб почувствовать - ты вошь. Есть многие, с кем свидеться приятно, но первым прокричавши "как живешь?" В париже, ночью, в ресторане... Шик подобной фразы - праздник носоглотки. И входит айне кляйне нахт мужик, внося мордоворот в косовортке. Кафе. Бульвар. Подруга не плече. Луна, что твой генсек в параличе.
VIII
На склоне лет, в стране за океаном (открытой, как я думаю, при вас), деля помятый свой иконостас меж печкой и продавленным диваном, я думаю, сведи удача нас, понадобились вряд ли бы слова нам: ты просто бы звала меня иваном, и я бы отвечал тебе "аLаS." Шотландия нам стлала бы матрас. Я б гордым показал тебя славянам. В порт глазго, караван за караваном, пошли бы лапти, пряники, атлас. Мы встретилиси бы вместе смертный час. Топор бы оказался деревянным.
IХ
равнина. Трубы. Входят двое. Лязг
сражения. "Ты кто такой?" - "А сам ты?" "Я кто такой?" - "Да, ты." - "Мы протестанты." "А мы - католики." - "Ах, вот как!" Хряск! Потом везде валяются останки. Шум нескончаемых вороньих дрязг. Потом - зима, узорчатые санки, примерка шали: "где это - дамаск?" "Там, где самец-павлин прекрасней самки." "Но даже там он не проходит в дамки" (за шашками - передохнув от ласк). Ночь в небольшом по-голливудски замке.
Опять равнина. Полночь. Входят двое. И все сливается в их волчьем вое.
Х
осенний вечер. Якобы с каменой. Увы, не поднимающей чела. Не в первый раз. В такие вечера все в радость, даже хор краснознаменный.