Тип, который толкал речь, начал с каких-то намеков на обстоятельства кончины, но распорядитель с ним пошептался и сунул ему под нос газету, и тот начал по новой, уже без всяких намеков, и даже вставил что-то насчет скорбящей вдовы и скорбящих друзей. Публика кивала.
Когда мы вышли из церкви, двое взяли под руки Кору, а еще двое поддерживали меня. Пока гроб опускали в могилу, я и сам прослезился. Духовные песнопения кого хочешь проймут, особенно если хоронят человека, к которому хорошо относишься, как я к Нику. В конце все запели песню, которую Ник часто пел, и это доконало меня окончательно. Мне едва хватило сил положить цветы.
Знакомый таксист помог нам взять в аренду «форд» за пятнадцать долларов в неделю, и мы уехали на нем домой. Вела Кора. На выезде из города стоял недостроенный дом; всю оставшуюся дорогу мы толковали про то, как мало строек доводится до конца. Кора высадила меня и поставила машину в гараж, и мы пошли в дом. Там все осталось как перед нашим уходом, даже два стакана стояли в раковине из которых мы пили вино, и валялась гитара: Ник ее не убрал, потому что был пьян. Кора положила ее в футляр, помыла стаканы и пошла наверх. Через минуту поднялся и я.
Кора сидела у окна в спальне и смотрела на дорогу.
Ну?
Она не ответила, и я повернулся, чтобы уйти.
Я тебя не прогоняю.
Я сел. Кора заговорила не сразу.
Ты меня предал, Фрэнк.
Я не предавал. Он меня заставил, Кора. Мне пришлось подписать. Откажись я, и он бы все понял. Я тебя не предавал. На меня давили, и я не сразу-то и сообразил, во что влип.
Ты от меня отрекся. Я поняла это по твоим глазам.
Ладно, Кора. Да. Я просто сломался, вот и все. Я не хотел. Я пытался отвертеться. Но он меня на обе лопатки уложил. И я раскололся.
Знаю.
Я потом проклинал себя.
И я от тебя отреклась.
Тебя заставили. Ты не хотела. Тебе подстроили ловушку.
Я хотела. В ту минуту я тебя ненавидела.
И поделом. Я заслужил. Теперь ты знаешь, как это вышло.
Нет. Я тебя ненавидела за другое, за то, что ты совершил.
А я ненавидел себя, не тебя.
К тебе у меня больше нет ненависти. Я ненавижу Сэкетта. И Каца. Зачем им понадобилось вмешиваться? Почему не дали нам самим все уладить? Я бы только рада была. Даже если бы ты понимаешь, о чем я Мы бы сохранили нашу любовь. Ведь у нас больше ничего не было. А как только они затеяли свои грязные игры, ты меня предал.
А ты меня, не забывай.
Это самое страшное. Ты меня, а я тебя. Мы оба предатели.
Теперь мы квиты, разве нет?
Да, но к чему мы пришли? Мы словно были на вершине горы. Поднялись высоко-высоко. В ту ночь нам принадлежал весь мир. Никогда не думала, что способна испытать такие чувства. И так должно было быть всегда мы закрепили это нашим поцелуем. Что бы ни случилось. А потом полетели вниз. Сначала ты, а следом и я. Да, мы сравнялись. Упали. И нам уже не подняться. Нашей прекрасной вершины больше нет.
Какого черта! Мы же вместе.
Наверное, да. Но я так много думала, Фрэнк. Прошлой ночью. О тебе и обо мне, о кино почему я провалилась как актриса, и про забегаловки, и про дорогу почему ты ее так любишь. Никчемные мы людишки, Фрэнк. В ту ночь Господь дал нам свое благословение. Он подарил то, о чем двое могут только мечтать. Но для нас его дар оказался слишком велик. И наша любовь дала трещину. Все равно что мотор от самолета приделать к «форду» он не полетит, а, наоборот, сломается. Вот что мы такое, Фрэнк, два жалких «фордика». Господь сейчас над нами смеется.
Ни черта! Это мы над ним смеемся! Он включил нам красный, а мы проехали. И что? Разве мы улетели в кювет? Черта с два! Мы вышли сухими из воды, да еще огребли десять кусков. Так что бог нас точно благословил. А в постели с нами сам дьявол.
Не говори так, Фрэнк.
Мы огребли десять кусков или нет?
Не хочу даже думать про эти десять кусков. Деньги немалые, но на нашу вершину они нас не поднимут.
Вершину, черт побери есть у нас вершина, а сверху еще и кучка из десяти тысяч. Если тебе хочется высоты оглянись вокруг.
Эх ты! Посмотрел бы на себя со стороны сидишь тут, умничаешь, с забинтованной башкой.
Ты забыла: нам есть что отметить. А мы до сих пор не выпили.
Мне сейчас не хочется ничего отмечать.
Можно просто выпить, какая разница. Где бутылка, которую открыли до отъезда?
Я пошел к себе и отыскал бутылку. Кварта бурбона, опорожненная лишь на четверть. Прихватил бокалы побольше, лед и минералку и опять поднялся в спальню.
Кора наконец сняла шляпку и распустила волосы.
Я смешал напитки. Немного воды и льда, остальное бурбон.
Выпей. Легче станет. Так Сэкетт сказал, когда меня уделал, гнида.
Ох, какой крепкий.
Еще бы. Слушай, что-то на тебе слишком много одежды.
Я толкнул Кору на постель, и она расплескала бурбон.
Ну и черт с ним. Еще полно осталось.
Я начал стаскивать с нее блузку.
Разорви ее, Фрэнк, как тогда, ночью!
Я стал сдирать с нее одежду. Она поворачивалась и извивалась, чтобы мне помочь. Потом откинулась на подушку и закрыла глаза. Волосы темными кольцами змеились у нее по плечам. Глаза потемнели; соски не торчали вверх, а казались расплывчатыми розовыми пятнами. Кора была как праматерь всех блудниц. Дьявол в ту ночь получил свое.