Это было все равно как взбираться по гигантской терке сплошные ракушки-прилипалы. Я оставил на них довольно много кожи, а потом еще немножко, когда меня перетаскивали через борт. Помню, как я понял, что это корабль, и потом посмотрел, кто же меня спас. И наверное, потерял сознание. Так или иначе, я больше ничего не помню до тех пор, пока не обнаружил, что лежу на заплесневелой постели под сырым одеялом и думаю: «Не может такого быть! Меня вытащила из моря стая обезьян!» Однако именно это я вроде бы и видел. Я знал это, хотя глаз пока не открывал. Я видел тощие костлявые волосатые руки и заросшие лица с умными обезьяньими глазами и слышал, как они что-то тараторят. Наверное, так и есть, думал я. Я попал в мир, где всем правят обезьяны.
Тут кто-то схватил меня за голову и чуть не удушил, залив мне в рот какое-то адское пламя. Я опять закашлялся, и надолго. Потом осторожно открыл один слезящийся глаз и поглядел на обезьяну, которая это со мной проделала.
Это был мужчина-обезьяна. У меня немного отлегло от сердца, хотя выглядел он, конечно, жутко. Лицо у него было большое и квадратное. То есть те его участки, которые я разглядел, остальное сплошь поросло огромной черной бородой. Щеки та их часть, которая виднелась над бородой, были такие впалые, будто он их нарочно втягивал, а глаза до того глубоко ушли в череп, что брови росли уже внутри глазниц. И шевелюра под стать бороде, точь-в-точь грачиное гнездо. Все остальное было на вид привычнее, потому что до подбородка обезьяна была закутана в просторный темно-синий бушлат с пятнами плесени. Но возможно, только на вид. Рука, которую он протянул ко мне с зажатой в ней бутылкой, чтобы я подавился очередным глотком адского пламени, была как у скелета.
Я вскочил и отпрянул от бутылки:
Спасибо, не надо, у меня уже все хорошо!
Он оскалил на меня зубы. Это он улыбался.
А, зна-ачит, мы понима-аем дройгдройга! Вот так приблизительно он и говорил.
Я-то уже побывал везде и раз двадцать приноравливался к чужим акцентам, но родным языком всегда считал английский. Для него английский явно был не родной. Но кажется, я попал в мир, где хоть кто-то на нем разговаривает.
Вы кто? спросил я.
Он посмотрел на меня с укором. Зря я так прямо спросил.
Мы все-егда не спускаем гла-аз с меер Нет, не могу больше передавать его манеру говорить. Мы всегда следим за морем в окрестностях Границы вдруг заметим за бортом граничного скитальца. Большая удача для тебя!
Вы кто? спросил я.
Он посмотрел на меня с укором. Зря я так прямо спросил.
Мы все-егда не спускаем гла-аз с меер Нет, не могу больше передавать его манеру говорить. Мы всегда следим за морем в окрестностях Границы вдруг заметим за бортом граничного скитальца. Большая удача для тебя!
Я посмотрел ему прямо в огромное изможденное лицо.
Вы тоже?.. Здесь нас тоже называют граничными скитальцами?
Такое имя дано нам всем изначально, грустно ответил он.
Ой. Я оторопел. А я считал, что сам его выдумал. Вы давно такой?
Судя по виду, очень давно, подумал я.
Он вздохнул:
Разве в твоем мире обо мне не слыхали? Меня знают во многих землях я вечно плыву неведомо куда на своем корабле. Чаще всего меня зовут Летучим Голландцем.
По стечению обстоятельств я о нем слышал. В школе, в нашей старой доброй школе «Чарт-Хаус», похожей на часовню, в один прекрасный дождливый день, когда все остальные магистры слегли с гриппом. Единственный оставшийся на ногах магистр рассказал нам в числе прочего о Летучем Голландце. Но запомнил я немного: только что когда-то давным-давно его прокляли и обрекли вечно скитаться по морям до тех пор, пока впрочем, какая теперь разница. Наверное, с ним приключилось примерно то же самое, что и со мной.
А что произошло? Чем вы Им не угодили? спросил я.
Он содрогнулся и словно бы отодвинул меня своей костлявой ручищей.
Об этом нам говорить не дозволено. Но тут ему, видимо, стало меня жалко. Ты еще совсем юнец, сам узнаешь.
Так из какого вы мира? спросил я. Об этом нам дозволено говорить? Из того же, что и я?
Я сел и весь напружинился от волнения, я подумал, что если мы из одного мира, то стремимся по Цепям к одному и тому же Дому, и плавать с ним, пока мы туда не попадем, совсем не так уж плохо. Когда я сел, мне стало видно каюту. Тут меня одолели сомнения. Во всех углах и со всех балок фестонами свисала паутина. На стенах черная плесень и зеленая слизь соревновались, кто выше заберется, а все металлические детали, что попались мне на глаза, насквозь проржавели, в том числе и канделябр на источенном червями столе. На полу каюты плескалась грязная вода, то туда, то сюда, смотря куда кренилось судно, и билась бурунами об огромные ботфорты Летучего Голландца.
Вы из того же мира, что и я? с сомнением повторил я.
Сам не знаю, печально ответил он. Но узнаю, как только туда попаду. Там можно будет немного передохнуть.
Так давайте я расскажу вам про свой Дом, предложил я. Может быть, что-то покажется вам знакомым. Во-первых, меня зовут Джейми Га
Но он снова поднял скелетоподобную руку:
Прошу тебя, не надо. Мы не называем имен. Мы считаем, что нам не дозволено.