Франка выключила мотор и пересела на пассажирское сиденье. Джон забрался в машину.
Темно, тихо, постов не видно. Вроде все спокойно.
Во мраке лицо Франки казалось светлым пятном.
А твой дядя человек надежный? Нам нельзя рисковать.
Герман уже не выходит из дому, и я знаю, где у него запасной ключ.
Когда ты в последний раз его там видела?
В тридцать восьмом, и он, я уверена, там и лежит. Поговорю с дядей утром. А ты прячься. Даже дяде Герману незачем знать, что я не одна.
Они вышли из машины. Несколько минут закидывали ее ветками. Иллюзий не строили если кто-то подойдет близко, машину обязательно заметит. Потом надели рюкзаки и пошли, стараясь держаться поближе к деревьям.
Франка шла впереди; на вершине холма она остановилась. Темнота и тишина. За прошедшие годы деревня не изменилась совершенно. Особенно радовало отсутствие нацистских флагов. Как будто национал-социалисты сюда еще не добрались. Когда Франка была здесь в последний раз, в деревне жили человек пятьдесят, и вряд ли число жителей с тех пор увеличилось.
Девушка махнула Джону, и они стали спускаться. Ноги проваливались в снег до колена. Двести метров одолели за несколько минут.
Тетя Лотти умерла еще в двадцатые. Отец Франки говорил, что от разбитого сердца. От печали по убитым на прошлой войне сыновьям.
Приложив палец к губам, Франка сунула руку под цветочный горшок справа от деревянной двери. Джон понимающе кивнул, и через секунду она вставила ключ в замок. Дверь с негромким скрипом открылась. Девушка замерла, прислушиваясь. Дом был такой же, каким она его помнила, старый и облезлый. Она повела Джона вверх по лестнице. Ковер, переживший не одну тысячу шагов, местами протерся почти до дыр. Франка и Джон старались идти по краю, но ступеньки все равно скрипели. Дядина спальня выходила прямо на лестницу. Оттуда доносился стариковский храп. Франка провела Джона к двери в конце коридора и, осторожно положив пальцы на дверную ручку, словно та могла рассыпаться от прикосновения, тихонько ее повернула.
В комнате, если не считать пыли, царил порядок. Кровать стояла заправленная.
Комната дяди Отто. Можем здесь отдохнуть.
А дядя Герман?
Думаю, он уже много лет сюда не заходит. Я с ним сама разберусь. Здесь мы в безопасности.
Джон снял рюкзак и положил на стул в углу. Занавески были задернуты. Он чуть отодвинул одну и выглянул. Место не очень подходящее; впрочем, им теперь везде опасно. Через несколько часов предстоит долгий поход к границе. Джон чувствовал все большую усталость давало о себе знать многонедельное лежание в постели. Он кивком указал Франке на постель, а сам растянулся на полу.
Не придумывай, заявила она.
Неприлично как-то. Мне и здесь хорошо.
Нам обоим нужно выспаться. А спать лучше всего на кровати.
Франка сняла ботинки и легла с краю.
Ложись! велела она и почувствовала, как сзади под его тяжестью прогнулся матрас. Некоторое время она лежала с открытыми глазами, а потом ровное дыхание Джона нагнало сон и на нее.
Ей приснился Беркель; он хватал ее за горло, наваливался всей тяжестью, и глаза у него были бешеные. Франка заставила себя проснуться. Джон еще спал. За окном серело небо. Внизу раздавались шаркающие дядины шаги.
Похоже, они проспали дольше, чем собирались. Через несколько часов начнет темнеть. Ночью спрятаться в лесу легче но и опасней. Сначала нужно поговорить с дядей, причем не только из уважения к хозяину; у него наверняка, как всегда, наготове заряженный дробовик, за который он чуть что хватается. Влезший в дом чужак отличная мишень. А Джону следует выспаться. Сюда он дошел на чистом упрямстве.
Оставив его спать, Франка потихоньку вышла.
Герман сидел в кухне и ел суп. Лицо у него было сморщенное, словно печеное яблоко. Белые усы, белая шевелюра. Увидев Франку, он выронил ложку.
Франка?! Откуда ты взялась?
Дядя, прости, пожалуйста. Я ходила в поход и заблудилась. Нужно было где-то передохнуть. Я знала, что ты не рассердишься, если я у тебя прикорну.
Конечно, конечно. Он вскочил.
Сиди, пожалуйста. Франка села рядом.
Дядя взялся ее угощать, возражений и слушать не стал. Через две минуты она тоже ела жиденький суп из турнепса.
Значит, ты не против ненадолго меня приютить?
Ты что! Мы с тобой столько не виделись.
Старик пошаркал к плите и налил себе еще миску.
Мне так жалко было твоего отца Война все страшнее. Нацистское помешательство настоящая зараза, из-за него гибнет уйма невинных людей Про безумие, которое творилось тридцать лет назад, говорили, что оно положит конец всем войнам, и вот опять то же самое, только теперь куда хуже.
Вас здесь война, кажется, не очень сильно затронула.
Вроде бы нет.
Твои соседи тоже так думают? Насчет нацистов?
Герман пожал плечами.
Кто знает? Мы такое не обсуждаем. Соседи у меня, правда, хорошие. Женщина тут одна, Каролина, заходит каждый день проверить, как я. У нее оба сына погибли на фронте. Он покачал головой. Нет, от войны нигде не укрыться, даже здесь. А ты я запамятовал какого года?
Семнадцатого.
Помню, как держал тебя на руках совсем малютку. У тебя уже тогда были прекрасные золотистые кудри.
Старик опустил ложку и уставился в пространство.