Таким образом, вкус это, в сущности, меняющийся идеал пользования языком соответственно характеру эпохи. «Общие нормы языкового вкуса», совпадая или не совпадая с языком писателя, попадают, по словам Г. О. Винокура, «на мост, ведущий от языка, как чего-то внеличного, общего, надындивидуального, к самой личности пишущего» (Г. О. Винокур. Об изучении языка литературных произведений. «Избранные работы по русскому языку». М., 1959, с. 278).
Вкус нередко теряет историческую обоснованность и следует конъюнктурным, случайным устремлениям. Он становится тогда дурным вкусом. Он теряет тогда даже природно опосредованную связь с мыслительно-содержательным аспектом общения и с естественными эстетическими ограничительными рамками. Иными словами, вкус предстает крайностями моды. Речь в этом случае выходит из диапазона между «недостижимым идеалом» и «еще не ошибкой», теряет оценочно-вкусовые качества «хорошей речи» (см.: Б. Н. Головин. Основы теории речевой культуры. Горький, 1977; Н. А. Пленкин. Критерии хорошей речи. «Русский язык в школе», 1978, 6). Заметим, забегая вперед, что для нашего времени особенно актуально такое качество «хорошей речи», как свежесть, т. е. стремление к обновлению примелькавшихся средств и приемов выражения.
При всем естественном желании объективировать понятие вкуса как культурно-речевой категории нельзя, конечно, отказать ему и в субъективной индивидуальности. Не развивая сейчас этой мысли, приведем лишь любопытные размышления видного современного поэта и писателя: «Нельзя к цветку в виде дополнения подвесить шуруп. Нельзя к нитке жемчуга на женской шее присоединить в виде подвесок канцелярские скрепки. Нельзя к слову дворец присоединить слово бракосочетаний. Объяснить, почему этого нельзя делать, тоже нельзя. Дело сводится к языковому слуху, ко вкусу, к чувству языка, а в конечном счете к уровню культуры» (В. Солоухин. Осенние листья).
Качества «хорошей речи» относительны, иной раз даже внутренне противоречивы и не только в силу своего общего субъективно-вкусового характера и тесной зависимости от конкретного смысла, выражаемого в отдельном случае, от условий и целей данного коммуникативного акта, но прежде всего из-за строгой детерминированности любой речи наличными в литературном языке нормами. Впрочем, в сегодняшней обстановке эти нормативные средства выражения и сложившиеся приемы их применения при типовых содержаниях, в сходных по содержанию, целям и условиям высказываниях оказываются сплошь и рядом не соответствующими новому вкусу и решительно пересматриваются.
Самые представления о правильности, вырабатываемые в ходе практики общения, сознательно воспитуемые и детерминирующие любой претендующий на высокую культуру речевой акт и речь в целом, ставятся сегодня под сомнение, теряют свой категорически общеобязательный характер. Даже в такой подверженной у нас традиционно абсолютному законодательству сфере, как орфография появляются варианты (в этом, кстати, можно видеть одно из свидетельств влияния англо-американского языка, допускающего значительно более высокий уровень вариативности на всех уровнях).
Меняющиеся представления о правильном и эффективном использовании языка, доводимые порой до абсурда, можно обозначить словом мода. Иными словами, мода есть крайнее проявление вкуса, более индивидуальное, быстро преходящее, бросающееся в глаза и обычно вызывающее раздражение у старшей и консервативной части общества. Речевая мода, видимо, более прямолинейно связана с модой в других областях жизни, нежели языковой вкус с общим вкусом эпохи. Так, на фоне диктуемого сегодняшними вкусовыми устремлениями преобразования системы обращений и топонимики, мы видим многочисленные «крики моды».
При смене мод новая всегда вызывает осуждение. И в языке о новой моде можно судить по возражениям, которые раздаются против распространяющихся явлений. Приведем характерную цитату: Послушаем сегодняшнее радио. Особенно «прямой эфир», «авторский канал». Право же, создается впечатление, что иные радиожурналисты тщательно готовятся, чтобы поиздеваться над русским языком, над его сложившимися веками нормами и мелодикой Нерусские, глубоко ложные интонации. Проглатывание частей фраз, слов и звуков. Не обращение к многомиллионной аудитории, а какой-то «дружеский междусобойчик» Это впечатление усугубляется еще и обращением друг к другу участников «радиопикника». Почему-то они оказываются друг с другом на «ты» и по имени, а не на «вы» и по имени-отчеству, как это принято у русских в официальной обстановке Удручает лексикон радио, отчасти телевидения. Мало участникам «междусобойчика» сплошного просторечия. Они при случае ввернут и явно «нелитературные слова». И глазом не моргнут. Это им, видимо, кажется верхом демократичности. Скажите, кого из любящих русский язык и русскую культуру не шокирует нашествие английских словечек и интонаций в их североамериканском исполнении, которыми чаще всего без всякой нужды заменяют русские? Это какое-то бедствие для русской речевой культуры, подобное колорадскому жуку для картошки (М. И. Исаев. Наше речевое пространство. РЯ, 1992, 79, с. 5).