Как удачно. В голове у меня зародился план.
Ты никогда не думала стать гувернанткой?
От неожиданности Жюстина перестала плакать. Она подняла голову и изогнула изящно очерченные брови.
Я учила своих младших сестер и брата. Но я никогда не думала о том, чтобы заниматься этим с кем-то еще. Мать говорит, я слишком испорченная и тупая
Твоя мать глупа. Забудь все, что она про тебя говорила. Это была ложь. Поняла?
Жюстина ухватилась за мой взгляд, как утопающий за веревку. Она кивнула.
Хорошо. Теперь пойдем. Пора представить Франкенштейнам их новую гувернантку.
Это ваша семья?
Да. А теперь и твоя тоже.
Ее невинный взгляд осветился надеждой, и она порывисто поцеловала меня в щеку. Поцелуй напоминал прикосновение прохладной ладони к разгоряченному лбу; я ахнула. Жюстина рассмеялась и обняла меня снова.
Спасибо, шепнула она мне на ухо. Вы меня спасли.
Жюстина, сказала я веселым голосом, который резко контрастировал с обстановкой в пансионе, ты не поможешь мне открыть окно?
Она захлопала глазами, словно очнулась от глубокого сна. Если уж я вспомнила день нашей встречи с такой ясностью, страшно представить, какие воспоминания пробудили мои неосторожные слова в ней. Возможно, я поступила эгоистично, заставив ее поехать со мной в Ингольштадт на поиски Виктора. В уединенном поместье Франкенштейнов она чувствовала себя как дома. Озеро отделяло Жюстину от ее прежней жизни. Она целиком посвятила себя двум юным воспитанникам и была счастлива на своем месте. В своем стремлении сбежать я не подумала, какой разлад эта поездка может внести в ее жизнь.
Жаль, что я не встретила ее раньше. Семнадцать лет с этой женщиной! Виктор спас меня, когда мне было всего пять.
Виктор, почему ты меня оставил?
Оно заперто. Она указала на верхнюю часть окна, где ставни плотно прижимались к раме.
Я присмотрелась поближе.
Нет, их заколотили.
Жюстина аккуратно положила покрывало на расшатанный стул.
Какой странный дом.
Мы здесь всего на одну ночь.
Я села на постель, чувствуя, как натянулись под матрасом веревки. На столике между двумя узкими кроватями лежала единственная во всей комнате новая вещь: обещанная вата для ушей.
Что, интересно, она должна была заглушать?
Дождавшись, пока дыхание Жюстины выровняется, я голодная, сна ни в одном глазу выбралась из постели. Я с тоской вспоминала о ночах, когда, гонимая бессонницей или кошмарами, я прокрадывалась по коридору и забиралась на кровать к Виктору. Он почти никогда не спал. Он или читал, или писал. Его мозг не знал покоя, а сон отвлекал от размышлений. Возможно, поэтому он постоянно болел: только так тело могло заставить его остановиться и отдохнуть.
Я знала, что, если проснусь, застану его бодрствующим, и это знание спасало меня от одиночества. Последние два года тянулись вечно. Каждую ночь я лежала в постели и гадала, спит ли он в этот самый момент. Я была уверена, что нет. Что если бы я могла оказаться рядом, то он бы подвинулся и позволил мне свернуться рядом с ним, пока он работает. До сего дня ничто не успокаивало меня больше, чем запах бумаги и чернил.
Как жаль, что у этой ведьмы, фрау Готтшальк, нет библиотеки: я могла бы взять в постель книгу.
Пребывая в уверенности, что годы ночных вылазок уберегут меня от посторонних глаз, я медленно повернула дверную ручку. Я помнила, что дверь скрипит, и приготовилась действовать с величайшей осторожностью.
Но моя память мне не помогла. Дверь была заперта. Снаружи.
Комната, которая до этого момента была просто тесна, вдруг сдавила меня со всех сторон. Я почти ощутила гнилое дыхание других детей, их ободранные коленки и острые локти. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох, прогоняя демонов прошлого. Я туда не вернусь. Никогда.
Но в комнате действительно было слишком душно. Я подошла к ставням и попыталась открыть их, не разбудив Жюстину. Занимаясь делом, я в очередной раз обдумывала свой план.
Утром я пойду к Виктору. Я не стану обвинять его, не стану злиться. На Виктора это не подействует никогда не действовало. Я улыбнусь, обниму его и напомню, как сильно он меня любит и насколько лучше ему было рядом со мной. А если он заговорит об Анри, я буду вести себя так, будто мне ничего не известно.
Что? шепотом воскликну я в величайшем изумлении. О чем он тебя спросил?
Палец застрял под одной из досок. Я вполголоса выругалась и кое-как его выдернула. Палец был теплый и мокрый. Я поскорее сунула его в рот, пока кровь не запачкала ночную рубашку.
А если Виктор не поддастся на мое очарование, я просто разрыдаюсь. Он не выносил вида моих слез. Они причиняли ему физическую боль. Я в предвкушении улыбнулась, потягивая свою порочность, словно затекшие мышцы. Он бросил меня одну в этом доме. Конечно, у меня была Жюстина, но Жюстина не могла меня защитить.
Виктора нужно вернуть, и я не позволю ему оставить меня снова.
Одна из досок наконец поддалась. Сжимая ее, как нож, я прижалась лицом к открывшейся щели и уставилась на пустую улицу. Дождь прекратился; облака, как нежный любовник, поглаживали круглую луну.
Вокруг было тихо и спокойно; мокрая мостовая блестела в лунном свете сомневаюсь, что она когда-нибудь бывала чище. Я ничего не видела. Я ничего не слышала.