На самом деле, сказал Уильям как-то утром, глядя, как Эрнест собирается в школу, я тоже скоро пойду в школу.
«На самом деле» используется по-другому, сказала я. Ты ведь не поправляешь его, а просто сообщаешь факт.
Жюстина недовольно шикнула.
Если вы еще раз его поправите, я вас выставлю! И, Уильям, ты еще не скоро пойдешь в школу. Еще несколько лет ты будешь только мой.
Уильям подарил ей слюнявый поцелуй. От одного этого зрелища мне захотелось вытереть щеку. Мы с Эрнестом обменялись понимающими взглядами, полными отвращения, и рассмеялись.
Виктор никогда не был таким даже в детстве. Братья были совершенной его противоположностью. Может быть, потому, что у них была Жюстина, а не я. Действительно ли я помогла Виктору или только сделала его еще необычнее? Безумие, свидетельницей которого я стала в Ингольштадте, вселило в меня сомнения.
И все же он сошел с ума в мое отсутствие, а не в моем присутствии.
Отбросив тревогу, я вызвалась проводить Эрнеста на причал, откуда его должны были увезти в школу. Я боролась с искушением отправиться в город с ним и проверить, нет ли для меня писем, но тогда я бы совсем потеряла покой. Прошло не так много времени. Нужно подождать.
Виктор обязательно напишет.
Привезти тебе цветок? спросил Эрнест, когда лодка отчалила.
Нет! Привези мне уравнение. Самое красивое уравнение, какое сможешь найти!
Он захихикал, и я улыбнулась. Улыбка была искренней. Обрадовать этих мальчишек не стоило никакого труда. Они напомнили мне Анри, и настроение у меня снова испортилось. Я вернулась в дом и направилась в кухню, чтобы захватить для Уильяма какое-нибудь угощение. Еще немного, и я начну баловать их, как Жюстина. Я делала это, чтобы отвлечься от печальных мыслей, но это помогало.
Я остановилась в вестибюле, уставившись на огромную двустворчатую дверь, ведущую в столовую. На дереве красовалась выполненная больше века назад резьба фамильный герб Франкенштейнов. Сколько раз я обводила пальцем эти линии, мечтая занять место на этом щите? Сколько раз представляла, как прикрываюсь этим щитом, обращаюсь за защитой к имени Франкенштейнов имени, которое мне не принадлежало?
Кто-то забарабанил по входной двери, и я испуганно подпрыгнула. Мы никого не ждали. У нас редко бывали гости. Возможно, это письмо!
Служанка была в дальнем крыле дома. Шурша юбками, я кинулась к двери, почти готовая увидеть судью Франкенштейна, возмущенного тем, что его заставляют ждать на пороге собственного дома. Вместо этого я увидела Фредерика Клерваля, отца Анри.
Месье Клерваль? Я недоуменно улыбнулась. Чем обязаны такой честью?
Он посмотрел мимо меня, выискивая кого-то у меня за спиной. Анри гораздо больше был похож на мать. Черты лица у Клерваля-старшего были жесткие, невыразительные, глаза косили из-за постоянного хмурого взгляда. Он был похож на человека, который ведет счета и вечно недоволен результатами.
Где судья Франкенштейн?
К сожалению, он в отъезде. Не желаете чаю?
Не желаю! Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Но тут его недобрый взгляд остановился на мне, и лицо его стало еще мрачнее. Мой сын тебе что-нибудь писал?
Мне вспомнилось письмо, спрятанное в глубине моего туалетного столика. Все-таки нужно его сжечь!
Увы, я уже шесть месяцев не получала от него писем. Когда он писал мне в последний раз, он собирался в Англию, чтобы продолжить обучение.
Месье Клерваль издевательски фыркнул.
Обучение! Он уехал гоняться за поэтами! Не могу придумать более бессмысленной траты времени и таланта. Он навис надо мной. Не надейся, что я не понимаю, какую роль ты в этом сыграла. Я знаю, что отчасти это твое влияние. Я проклинаю день, когда привел его в вашу компанию. Вы с Виктором испортили его, заставили его ненавидеть жизнь, которая ему дана.
Мне хотелось отшатнуться. Хотелось согласиться, попросить прощения. Но я вздернула подбородок и подняла брови в оскорбленном недоумении:
Мне очень жаль, месье Клерваль. Боюсь, я вас не понимаю. Мы всегда считали Анри нашим дорогим другом и желали ему только добра.
В этой семье добра желают только для себя. Он бросил мне под ноги пачку бумаг. Передай это судье Франкенштейну. И скажи ему, что я больше не стану тянуть с требованием долгов. Он растоптал судьбу моего сына. Я растопчу его состояние.
Он развернулся, чтобы уйти, и обнаружил у себя за спиной судью Франкенштейна. Надо было взять на себя роль хозяйки и пригласить их в гостиную. Судья Франкенштейн посмотрел на меня, а потом на бумаги, которые швырнул отец Анри. Его некрасивое красное лицо исказилось смесью ярости и страха.
Мне очень жаль, месье Клерваль. Боюсь, я вас не понимаю. Мы всегда считали Анри нашим дорогим другом и желали ему только добра.
В этой семье добра желают только для себя. Он бросил мне под ноги пачку бумаг. Передай это судье Франкенштейну. И скажи ему, что я больше не стану тянуть с требованием долгов. Он растоптал судьбу моего сына. Я растопчу его состояние.
Он развернулся, чтобы уйти, и обнаружил у себя за спиной судью Франкенштейна. Надо было взять на себя роль хозяйки и пригласить их в гостиную. Судья Франкенштейн посмотрел на меня, а потом на бумаги, которые швырнул отец Анри. Его некрасивое красное лицо исказилось смесью ярости и страха.