Без справок, выписок и тэ дэ, как известно, ни одно госучреждение работать не в состоянии тем паче музей, сутью своей обращенный в прошлое и потому без архива невозможный как тело без трепетного сердца. Даже Каина Рюх, и та будто бы немного спала с лица, хотя и откровенно посмеивалась над дамской слабостью страшиться мелкого грызуна. Но Каина Владиславовна вообще отдельная статья в гендерной разнарядке, так что ее оставим за скобкой.
Впрочем, скажет иной, экспозициипосещались гражданами, в том числе иностранными, работали буфет и канализация, и сувенирная лавка сбывала иногородним открытки со столичными видами приличные, я вам скажу, гознаковские открытки по гривеннику за штуку. Музей, казалось, как ни в чем не бывало, сеял культуру в массах и вполне успешно со всем справлялся. Так в чем же гвоздь? Взгляд поверхностный, невежественный, которому, как говорится, что в лоб, что по лбу, не отметил бы ни малейшего отклонения. Но мы-то, мы, люди, знающие цену всякому делу, не можем не содрогаться от опасений!
Бог с ними, с этими экскурсантами, кому они вообще нужны? Ужас в том, что многочисленные отделы, подотделы и сектора, тесно набившиеся в каморы вдоль намотанных как кабель на бабовину коридоров бывшего княжеского дворца, простаивали, переписка между ними усохла. Сектор античности прекратил сообщение с египтологами, «месопотамцы» со специалистами-«иудеями». Как в былые доисторические времена, Америка рассталась с Европой и забила с верхней полки на Азию. Украина готовилась чертить глобус, на котором не будет больше России, а разлив Днепра подступает к подошвам Эйерс-Рок132 туда, где в безвестной пещере на красных склонах прочие расы, включая чадского негра, зародились от гетмана Агапки и местной девки. В общем, неврастения, коллапс и неразбериха
Шло к тому, и поговаривали, что, если так продолжится дальше, то придется расточать ценные кадры для проведения экскурсий и прочих увеселений, дискредитирующих музейное дело. В кабинетах зашушукались, зашептались. Доподлинно стало известно, что подписан приказ о сокращении штата и кого-то уже спровадили, чье имя не называлась, но о ком было всем известно. Он (сокращенный этот), говорили, уходя, видел на столе целый список, из которого уже просачивались фамилии Кадровый отдел донимали с утра до ночи, требуя предъявить его коллективу. Завотделом Куст, отчаявшись доказать, что никакого приказа не существует, кроме графика отпусков на август, прятался от напасти в кухне буфета, но и там его находили, терзали, хватая за рукава, требуя признаться во всем.
Некоторые из служащих от отчаянья выходили к экспозициям, подобно диким зверям, покинувшим родной лес, озирали их, многого из увиденного пугаясь. Не все вообще из них знали, что находится за пределами служебных кабинетов и были удивлены, обнаружив себя в музее: в воображении их музей, конечно, существовал, но «где-то там», неизвестно где Может, в Ленинграде или в Харькове. Здесь же (так они были убеждены) в центре Москвы располагалась его дирекция, номенклатурное сердце, не замутненное лишними предметами, вроде фарфорового сервиза Екатерины Великой.
Наличие посетителей, особенно пионеров, доконало тех немногих, что вышли, и они один за другим скрывались с твердым решением никогда не выходить более. Трое потребовали путевку в Ялту. Одного увезли с инфарктом. Находчивый Нехитров подал заявку на расширение, за одно отчекрыжив шесть! рационализаторских предложений, к чему подбивал Гринева, но того подвела смекалка.
В первые дни разраставшегося кризиса делопроизводители еще как-то перебивались, запрашивая что-нибудь друг у друга и встречно уведомляя о невозможности предоставить требуемое у них в виду отказавшего архива. По истечению срока, отведенного инструкцией на ответ, в ход пошли повторные запросы, затем претензии, объяснения, протоколы и работа вроде бы тем наполнилась, даже замаячила прогрессивка, но, поскольку предмет так и не был удовлетворен, на следующем шаге полагалось направить доклад начальству, а то и вчинить иск На этом переписка остановилась, потому что по иску прилетело бы в обе стороны, ибо каждая из сторон не сидела, опростав руки, а копила папку «МЫ ВАМ ПИСАЛИ».
Была у происходящего и положительная сторона. Как принято в дамском обществе, три из четырех женщин, служивших в архиве, не выносили друг друга на дух, а четвертую ненавидели все вместе. Но лишения их сплотили, и теперь невозможно было обратиться к одной, чтобы не услышать оставшихся, защищавших ее от нападок посетителя. Близость архивных дам достигла нейтронной плотности, слаженность атак уровня гвардейских драгун. Вскотский, лично приходивший разбираться, получил от них столь необоримую отповедь, апофегмы и предикаты которой были упакованы столь прочно и идеально, что директор с позором отступил, а осаждаемые едва не перешли в контратаку. Бухгалтерия аплодировала стоя.
Скоро Агафоныч, ставший единственным официальным лицом, представлявшим человеческую расу в архиве (хотя, положа руку на сердце, в силу физиогномики и свойств рассудка, он мог представлять любую), обжил брошенное дамами помещение, разделяя его с мышами, к которым не питал вовсе никаких чувств. Единственно, не стал бы Агафоныч их есть, потому что какой с нее навар с мыши?