Погода к вечеру разгулялась. Лужи на бульварах исчезли. Над крышами бронзовел закат.
Ну что, мой доходяжка? Хрюнишь?
Варенька переодевалась у шкафа, к счастью, не заметив урона, нанесенного ему криворуким М..
«Красивая», невольно отметил Илья, но в голове текла река философии и члены отказывали идти, так что красота жены пролетела даром. Когда он все же уловил нужную нить и что-то такое дернулось на ее предмет, Варенька уже трамбовала вещи в своей сокровищнице, упакованная в халат.
О, дверцу починил! Молодец!
О, дверцу починил! Молодец!
Это общий шкаф, и я чинил для себя, ответствовал муж, мысленно надуваясь как больной голубь.
Ой, тю-тю-тю! поддразнила она его, дудочкой собрав губы. Вот, ешь витамин, перед носом Ильи возник веселый кругляш лимона на холодной ладошке.
Адам и Ева с плодом познания, пробурчал он, окунаясь в душевный мрак, никак не желавший сгущаться до нужной плотности меланхолию вечно что-нибудь разбавляло. Тощий лимон какой-то ворчал он, незаметно потягиваясь (потягиваться явно, как всем известно признак благодушного настроения, а Илья старался держать образ).
«Лимон это, знаете ли, банально! Мед горной пчелы, добытый монахами в Гималаях или жир престарелого утконоса Чего-нибудь экзотического, отчего, может, и пользы никакой нет зато ощущение колдовства».
Чего-чего? не поняла Варенька, встав перед кроватью в «позу кастрюли».
Адам и Ева, говорю. В Эдемском саду. Только плод ну в общем, не соответствует.
Ах, не соответствует?! Ты, дорогой, мне тут контрреволюцию разводить не смей! Ешь, а то Каляму скормлю.
Калям такое не принимает. Тем более я источаю бациллы не хочу заразить кота, вздохнул Илья, таки соскочив на шутливый тон. Невозможно было противостоять окружавшей его жизненной круговерти, тем паче одарившей полезным цитрусом и вообще приятной.
Мда? Варенька приблизилась с сидящему на кровати мужу и пристально посмотрела ему в глаза, развязывая пояс халата. Бациллы, говоришь? Ну-ну. Рискну проверить.
Страшно мне и тоскливо как-то. Кажется, Варь, вот-вот что-нибудь случиться. Сам не знаю. Точнее, знаю. Это такая беда, оказывается, знать, что будет. Не про себя самого, а вообще про страну, про людей. Тут такое дело
Илью так и подмывало рассказать про лагеря, голод, июнь сорок первого, лопнувший коммунизм, реформистский бред и прочее, что он знал из книг и что видел сам, только он боялся устроить худший кавардак своими рассказами: менять что-то в прошлом дело не шуточное. К тому же, если рассказать Варе, она, конечно, решит, что он со сдвигом по фазе. Впрочем, про лагеря и без того шептались по-тихому, а еще больше красноречиво молчали. Каждый день «Правда» орала передовицей про «врагов народа» и новые зубодробительные победы, от которых у Ильи бежали мурашки он всегда считал это далеким абстрактным прошлым, а тут оно стало явью его собственной жизни.
Илья пристально посмотрел на жену. Что он вообще про нее знает? Молода, красива, не дура, кстати. Замуж вышла за кого-то, кого он и сам бы хотел узнать. Как-то он ее охмурил? Во всей этой истории было столько непонятного, что проще отмахнуться, чем разобраться.
Медленно подбирая слова, гуляя по тонкой грани, он продолжил:
не важно откуда, поверь просто. И от этого тошно как с похмелья. Война будет, Варь. Жуткая война скоро.
У беременных, говорят, такое бывает. Месяце на шестом, шутливо ответила она. Ты нервный, Илюша. Нельзя всю жизнь идти и перескакивать через лужи. Живем и живем. Меня все устраивает, добавила она чисто по-женски, как, не сговариваясь, говорят мужьям жены, чтобы удержать их от плаксивого самобичевания, имеющего целью это самое и услышать.
Ну да, наверное, ты права Я так из политической обстановки, вообще, сдал назад Илья. В Европе, говорят, назревает большая буча.
Пусть себе назревает. Нам-то что? У нас во! показала она кулак. Армия и флот! Не боись, если что, я тебе портянки налажу, научный ты мой работник. Как-нибудь проживем, и сразу без остановки: Я хочу ребенка. Ты как?
Илья сложил цифры будет девять лет в сорок первом. Эвакуация. Возможно, детдом. Что сказать? Он поцеловал жену и встал, прошелся по комнате взад-вперед:
Хорошо, конечно, я за. Ты, кстати, главное не заметила в международном положении: я попортил шкаф.
Да ну тебя, улыбнулась Варя. Пойдем, я ужин сделаю. Поздно уже. Мамочки, как время летит! Скоро проснусь старухой.
Она потянулась на покрывале и томно перевернулась на живот:
Или не идти никуда А?
В тот вечер ужина у Гриневых так и не вышло.
Скоро вся квартира молчала. Кто-то, засидевшись, прошел от кухни по коридору. Хлопнула дверь Быстровых.
Где бы ты хотел жить? Если бы хоть что было можно, спросила шепотом Варя, водя пальцами в темноте. Рука ее, несмотря на загар, в лунном свете казалась мелово-белой.
Скоро вся квартира молчала. Кто-то, засидевшись, прошел от кухни по коридору. Хлопнула дверь Быстровых.
Где бы ты хотел жить? Если бы хоть что было можно, спросила шепотом Варя, водя пальцами в темноте. Рука ее, несмотря на загар, в лунном свете казалась мелово-белой.