Измаявшись, так и не совладав с собой, он встал и осоловело прислонился к купальне, в которую нанесло листвы, так что воду покрывал сплошной буро-желтый слой. Было три часа. Идти на станцию еще рано. Чем занять себя непонятно.
Илья долго смотрел на флигель с темным окном, но не пошел в него, а по-воровски пробрался к тыльной стороне дома, сам не уверенный, для чего. Походив вокруг, он вдруг ясно понял, что жаждет в него забраться сил нет как жаждет. Какая-то его часть разумно советовала не дурить и идти в тепло, а другая подначивала и требовала.
Окна первого этажа были закрыты ставнями; обе двери, парадная и «черная», выходившая на кургузое крыльцо в три ступени, заперты.
Илье от этого стало легче: закрыто и ладно, нечего шарить в чужих домах. Еще хозяин застукает: мало того, позор уголовка! Тем более, он сам не понимал, что хочет найти внутри.
С этой мыслью Илья вздохнул, как сомнамбула подошел к террасе, бросил на дорожку тулуп и начал карабкаться во второй этаж, туда, где колыхалась на ветру штора.
С чего хозяин не запер это окно? Не мог не видеть. То ли не хотел появляться в доме, то ли не имел от него ключей? Или наплевал на него, во что с трудом верилось слишком аккуратным был Талый. Во флигеле порядок был идеальным, если отринуть проходимца-ежа.
Но долго размышлять не пришлось: ноги предательски соскользнули, оставив Илью в совершенно конфузном положении простертым на краю крыши без опоры внизу. Он чуть не слетел со ската, судорожно цепляясь за что придется. Ноги бесполезно колотились о стену, руки с налипшей хвоей скользили по мокрой жести, быстро наливаясь свинцом. Очки предательски соскочили, прощально звякнув о желоб.
В конце концов, когда надежда почти иссякла, а мысли сосредоточились на одном как не слишком больно упасть, левая нога уперлась в какой-то выступ, горе-альпинист с трудом подтянулся, прополз вперед, ухватил раму и медленно боком пролез в окно, оказавшись в длинной и узкой комнате. Второе окно напротив выходило на задний двор, в него смотрела луна. Ее бледный свет простреливал комнату насквозь. Где-то рядом, тревожа воображение, о крышу мерно стучала ветка.
Ни малейшего плана, что делать дальше у Ильи не было. Если бы евреи бежали из Египта с таким настроем, то, не мудрено, могли через неделю повернуть обратно, спрашивая друг у друга смущенно: «Чего это мы, а?».
Минуту-другую он стоял неподвижно, глядя перед собой в надежде, что глубинное Я подвинет его к чему-то. Но оно, по-видимому, спало, оставив Илью наедине с Я поверхностным, годным лишь платить за трамвай и делать женщинам комплементы.
Насладившись видом укрытого чехлом кресла и рогов, прикрученных над столом, он пошел дальше. К комнате-пеналу ножкой от Т примыкал коридор, в конце которого находился холл, освещенный большим окном, и провал сбегающей вниз лестницы. В самом неудобном месте, так что невозможно не задеть ее, не зная, что она там, стояла консоль с бюстом, напоминавшим по форме зуб. Неловкий визитер врезался в нее животом, отправив вниз по лестнице.
Илью пробило холодным потом. Он очень надеялся, что за шумом ветра снаружи не был слышен этот бардак и сейчас не явится злобный сторож с берданкой наперевес
Сторож никакой не явился. Но в первом этаже, где окна были забраны ставнями, возникла предсказуемая проблема там царила непроглядная темнота, только полукруг у лестницы был скупо освещен сверху, настолько, чтобы не разбить нос, сходя с последней ступени. Дальше полный абзац. Радовало одно: утраченные на крыше очки ничем бы не помогли ему здесь, так что хрен с ними.
Ни спичек, ни фонарика у Ильи не было. Двигаясь наощупь, хрустя осколками бюста, он по-крабьи боком маленькими шажками вошел в прихожую и уперся в большое холодное как лед зеркало. Ругаясь, распинал обувь. Ударился о трюмо. Оказался в какой-то зале и там случайно ухватил что-то, а затем разочарованно вернулся к лестнице никакого смысла продолжать не было. Пол при этом предательски скрипел так причудливо и многообразно, как скрипят полы, когда необходимо соблюдать скрытность.
Находка оказалась до боли знакомой фарфоровой балериной с прижатым к груди букетом. Помнится, в две тысячи десятом ее купил какой-то датчанин за приличные деньги, сказав на ломаном русском, что такая, должно быть, вдохновила на любовь его соотечественника Стойкого оловянного солдатика66. Довольный Каляда неделю потом сиял как гривенник и искал в каталогах такую же статуэтку, но не обнаружил, решив на этом, что сильно продешевил и еще неделю ходил как туча.
История сделала петлю и замкнулась. Илья, обуянный переживаниями, почувствовал присутствие волшебства и решил получше рассмотреть этот сувенир памяти, впитать его образ, поностальгировать Потянулся ближе к окну, и, запнувшись, сыграл с историей злую шутку.
Каляда с трудом разлепил веки, не увидев ничего, кроме белесой гноящейся пелены. Зажмурился их и перевернулся на чем-то влажном, тонко жалобно застонав. Голова разламывалась от боли, эхом в ней отдавался мерный, трущийся о мозг шум, от которого хотелось зажать уши. Тело ныло, чесалось и вообще ломало кренделя как после безумной пьянки.