В самом деле, был он не слишком опрятным толстяком, близоруким и подозрительным, привыкшим жить скрытной жизнью, предпочтительно в сводчатой каморе под магазином, единственное окно которой вровень с тротуаром выходило в узкий и темный двор, полный голодных кошек. В дни окаянной страсти он был порывист и мягок одновременно, совершенно отстранился от дел, и Гринев «вытянул» магазин, не дав ему разориться и быть пожранным стервятниками-соседями, давно имевшими на него аппетит. В итоге Илье досталось тридцать процентов доли и даже что-то вроде сдержанной ровной дружбы наивысшего расположения к человеку, которое мог предложить Каляда. Истиной и долгой любовью он награждал лишь потертые вещицы, с которыми просиживал сутками.
Помимо старины, смирной и безопасной, он питал приязнь к бездомным детям любой породы. Мог до икоты накормить уличного щенка, выудив из сумки бутерброд величиной с будку, в котором шесть слоев колбасы громоздились на ложе нарезного батона. Всего взрослого, загрубелого и большого он тщательно сторонился, считая его бесовским орудьем, способным только на гадость ближнему. К себе толстяк относился с отстраненным пренебрежением, отчего всегда имел хмурый вид и многую радость пропускал в жизни, ища мимолетного утешения у женщин.
Такой он человек этот Каляда, сын Херсонского инженера, повесившегося от несчастливой любви вскоре после рождения сына.
Теперь партнер-основатель находился в полной разрухе чувств и буквально изводил себя вопросами, пытаясь угадать, что и как могло случиться с Ильей. Нет, он не терзался особенно за его судьбу это было бы уже слишком, но беспокоился за привычный ход вещей. Потеря трудолюбивого компаньона подвигала Каляду что-то срочно предпринимать, а этого он не любил. Привык за годы к покою.
Закрыв раньше времени магазин и придя в квартиру Ильи, он обнаружил там лишь до черноты загоревшую Дэбу Батоеву, степную красавицу, вернувшуюся с очередных раскопок в Месопотамии. От прихожей до кухни валялись как тюлени ее баулы. В ванной завывала «стиралка». Каляда покосился на груду скарба, надеясь, что в него не затесалась змея или скорпион.
Дэба же, одетая в шорты и майку с надписью «OFF», ограничившись коротким «приветом», продолжила разбирать вещи, вооруженная бездонными пластиковыми мешками. Ее вид не сулил ни йоты гостеприимства Каляда немедленно был пристроен выносить мусор, которого уже набралось с десяток мешков и предвиделось еще столько же. И тогда только, когда вынес их, он был допущен в кухню и оделен бутылкой диетической кока-колы. Затем снова поработал вьючным животным, но уже в пределах квартиры.
На вопросы Дэба только отмахивалась. Жалобы на одышку, голод, срочные дела, обеспокоенность судьбой товарища и так далее были проигнорированы пока вещи не оказались разобраны Каляда пребывал в рабстве. Дэба не терпела беспорядка, и возражений от всяких приблудных мужиков, пытающихся отлынить от работы, не принимала.
В конце концов, уже за полночь труд Каляды был вознагражден кофе и омлетом со жгучим перцем (все же у нее оставалась совесть). Затем, помыв за собой посуду, он был беспардонно выставлен вон.
Единственное, что в итоге ему удалось узнать, что Дэба Илью не видела, приехав сегодня утром. И вообще грузный Каляда «занимал слишком много места» и «докучал ей дурацким бредом». Для Тундры, как ее в шутку прозвал Илья, мелочь вроде отсутствия кого-то месяц-другой, не являлась поводом для раздумий. Его квартира служила для нее перевалочным пунктом, очередной точкой на карте, по которой она носилась зигзагами со школьных времен, успев к тридцати пяти выучить десяток языков, защитить докторскую и счастливо избежать брака, хотя ухаживали за ней многие и много.
Пошляется и вернется. Ты ему что, жена? напустилась она на Каляду, тряся перед его лицом написанной на фарси книжонкой, из которой на пол летел песок.
Не добившийся положительно ничего, усталый, поверженный и печальный, он долго спускался вниз, и на улицу вышел в крайне смятенных чувствах. Усевшись в таксомотор, обругал себя нехорошим словом, посетовал, что наткнулся на дерзкую пассию Гринева, так некстати приехавшую к нему, помянул дурно и партнера, словно провалившегося сквозь землю, а затем долго сердито перебирал в голове варианты, отчего все могло случиться, как быть дальше и стоит ли ему заявлять в полицию?
«В самом деле, что я ему родня, что ли?!», и решил никуда не заявлять.
Чтобы совершенно добить страдальца, погруженного в печальные мысли, таксист привез его в Коньково вместо Филевской.
Прости, брат! Два день в Москва, не смущаясь, объяснил тот, разворачивая дребезжащее авто, пока пассажир стучал в навигатор адрес, втолковывая вознице матом, кто он есть в этой жизни.
В ту ночь Каляда не сомкнул глаз. А на следующий день, в который Гринев, как вы догадываетесь, снова не появился, случилось нечто загадочное. Именно: с окна, служившего одновременно витриной, вдруг исчез вазон с крестьянками и снопами, годы стоявший там, слишком большой, чтобы украшать стол, и недостаточно внушительный, чтобы облагородить сад.