Посмотрев на деньги, Изотич почувствовал себя странно. Незнакомцы с ним редко заговаривали, тем более не стремились чем-нибудь одарить. Напротив, не раз и не два становился он жертвою «щипачей», орудовавших в трамвае. Однажды под Володарском пережил открытый разбой, едва спасся на мотоциклете с киношной кассой, и еще до этого в экспедиции по Двине в тридцать втором, когда бродили по северам бесфамильные отчаянные людишки. Но чтобы давали деньги?
Неужто на нищего стал похож? дернул он щекой, бросая бумажку под скамью. Затем встал и пошел, ссутулившись, сквозь толпу, поднимая от вечерней свежести воротник.
Нервный гражданин, что сидел напротив, за это время куда-то делся.
Украшенный зеленью и витринами город торжествовал. В толкотне необыкновенной царил многоязыкий гомон, шедший от строительства вавилонского и, шажок за шажком, добравшийся в итоге сюда, в столицу не восточной и не западной стороны, а, как был убежден Изотич, северной, где б во времена Соломона не стали даже селиться.
Миновав ряды «мерседесов», блинные лотки, мрачный утес Минфина (тьфу на него!), зады Политехнического музея и уже пройдя немало по Маросейке, он свернул у нарядной церкви в заезженный тесный двор.
Дел у него здесь не было и не могло быть. В храм Изотич вообще ходил редко, молился дома, уверенный, что Бог найдет его и на кухне. Особого вида постройки тоже из себя не имели, а единственной причиной, почему старик оказался там, было не угасшее за век любопытство, водившее его немало по свету от предгорий Лхоцзе16 до загаженной щели на Юшет17.
В будке за стеклом шевельнулся ворон-охранник, крикнув, чтобы тот убирался.
Изотич вздрогнул и обернулся, не ожидая такой засады. Под ногой что-то предательски скользануло, взлетел и разбился над головой светящийся бледный шар фонарь или круг луны, он не разобрал, навзничь упав во тьму.
Открыв глаза, Изотич обнаружил себя лежащим под медной рогатой люстрой, свисающей с высокого потолка. Там же вокруг нее по краю лепной розетки парили щекастые путти с луками, наведенными по углам то ли с разбойной целью, то ли разя по сердцам влюбленных, что также квалифицируется разбоем, но приятным и поощряемым18.
Так он лежал, глядя в потолок, минуту или две, прислушиваясь к себе и к обстановке вокруг. Под полом, вестимо, этажом ниже, трижды зычно пробили часы. Далеко и глухо хлопнула дверь, оборвав шаги. Лошадь процокала за окном. Уютно пахло корицей и еще чем-то. Дурного в теле не ощущалось, кроме варьете в голове и, может, легкого голода, сосущего под желудком.
Насмотревшись на гипсовых летунов, блуждая взглядом окрест, он увидел резной карниз, шторы со шнуром, громадный вишневый шкаф, натюрморт, ковер с перекрестьем сабель. Сразу над теменем прялку под кисеей и фарфоровую сову на углу конторки, готовую, судя по выражению, издохнуть от какой-то натуги. Там же медный блестящий горн, который сразу захотелось взять в руки.
Насмотревшись на гипсовых летунов, блуждая взглядом окрест, он увидел резной карниз, шторы со шнуром, громадный вишневый шкаф, натюрморт, ковер с перекрестьем сабель. Сразу над теменем прялку под кисеей и фарфоровую сову на углу конторки, готовую, судя по выражению, издохнуть от какой-то натуги. Там же медный блестящий горн, который сразу захотелось взять в руки.
Обстановка казалась старомодной даже для такого реликта как он, решительно отрицавшего новизну. Где именно он лежал и как в этом месте оказался, Изотич не представлял он лишь помнил, как, поскользнувшись в темном дворе, медленно падал навзничь. Но, определенно, он был не в палате и не в мертвецкой уже неплохо.
На краю сознания вертелось что-то, чувство глубокого удивления, но чем оно вызвано, Изотич не мог понять. А потом вдруг понял: лежа на полу, он видел каждую мельчайшую деталь обстановки, вплоть до приставшего к люстре волоска длинного, подвитого, пожалуй, женского. На этом основании он решил, что спит или находится без сознания. В любом случае, видимое им плод воображения, не иначе.
Идея эта придала ему смелости, и он встал необыкновенно легко, будто мышцы не рассохлись за век и прошелся кругом по комнате, до поры решив ничего не трогать. Хотел посмотреть в окно, где, слышимо ему, на улице что-то происходило, но подоконник оказался на уровне бровей и выглянуть за него не вышло.
Еще походив туда-сюда, разглядывая исполинскую мебель и необычную обстановку, он встал перед мутным зеркалом и долго смотрел в него, пока не осознал три удивительных вещи: что не зеркало велико, а он мал; и лет ему не больше шести-семи; и дом этот, давно забытый на вид, запахом давал ему знать, что это дом его родителей на Подоле19, откуда он бегал смотреть на пристань, потерялся, был найден перепуганной матерью, получив за тем отменных размеров взбучку, на месяц лишившись сладкого
Из зеркала на Изотича смотрел круглолицый веснушчатый мальчишка в выбившейся из коротких штанов рубашке. Пшеничные локоны торчали будто солнечные лучи. Рука сама потянулась пригладить их.
За дверью вдруг скрипнула половица, и послышался женский голос, зовущий его к обеду.