Так потихоньку, незаметно прошла золотая осень. Зелень лесов постепенно сменялась разноцветьем менявших свой окрас кустарников и деревьев. В прозрачном тихом воздухе ясно было видно, как различные оттенки зеленого сменялись на буйство красок, от различных оттенков желтого берез и осин до темно-коричневого колера дубов, перемежаемых сочными мазками ярко-красного клена.
Хотя кое-где еще встречались островки мрачноватого темно-зеленого цвета, но это были рощи кедра или пихты, которым было наплевать на смену времен года. Земля покрылась многоцветным ковров опавших листьев, которые с тихим шелестом шуршали под ногами. Хорошо еще, что, имея лук, можно было не подкрадываться к дичи вплотную. Впрочем, с охотой и так проблем не было. Зверье, озабоченное подготовкой к сезону дождей и последующей зиме, почти не обращало внимания на маленького хитрого хищника, коим стал Ольт. Ну убьет он пару-другую птичек, ну завалит раз в месяц косулю от природы не убудет. Жить всем надо. А какой ущерб может нанести один мелкое, пусть даже кровожадное и хитроумное, но слабое существо, которые даже не имеют своей шкуры и вынуждены одеваться в чужие? При местном изобилии лесной живности это был даже не вопрос. Тайга щедро питала лесных обитателей от щедрот своих, не размениваясь на мелочи вроде подсчета, кто сколько съел. Правда приходилось учитывать, что, участвуя в местном круговороте жизни, он и сам в любой момент мог стать жертвой. Ну на то и тайга закон, медведь хозяин. И коли не уберегся от когтей и клыков, так кто тебе судья?
Глава 3
Когда наступило время дождей, холодных проливных ливней, переходящих порой то ли в мокрый снег, то ли в град, то с натяжкой можно было считать, что к земле он худо-бедно подготовился. Конечно, будь его воля, он бы еще повозился, но местная погода решила, что с него хватит и того, что уже отпустила. Но он не жаловался, его и так удивляло, как много он успел сделать. В бывшей коптильне, которую он на зиму превратил в погреб, укрыв ее мощной крышей из бревен в три наката и засыпанной землей, та еще трудовая эпопея, висели копченные кабаньи окорока, тушки птиц и рыба и стояли корзины, доверху наполненные сушенными ягодами и грибами и даже пара корзин с лесными орехами.
Но особенной его гордостью было около тридцати небольших шкатулок из бересты. В них, аккуратно переложенные мхом, лежали и ждали своего часа корни женьшеня. Он помнил, как в детстве дядька-лесничий вместе с сыновьями уходил в тайгу именно на поиски этого поистине чудотворного корня. Таких поисковиков хватало, от случайных охотников до профессионалов, живущих на этом бизнесе. Надо сказать, что женьшень при советской власти стоил довольно дорого и это было одним из немногих дел, способных принести сразу много денег. Уходили надолго и безвылазно проводили в дебрях месяц-полтора, пока не начинались проливные дожди. Обычно из тайги добытчики приносили с собой пять-восемь корней и это считалось хорошим уловом.
А один раз дядька со своим старшим сыном накопали целых двенадцать желтых бородатых корня и это в их семье стало поводом для праздника. Им повезло найти старую позабытую плантацию, посеянную каким-то «фазаном» и потом видно сгинувшим где-нибудь на таежных тропах от рук хунхузов. Это так он решил по виду корней, мол плантация старая, чуть ли еще не довоенная, а следов посещения нет. Десять корней дядька сдал государству и заработал на этом около двух с половиной тысяч полновесных советских рубля. В семидесятые годы двадцатого столетия это были большие деньги. А два корня он хорошенько промыл и бросил в бутылки с водкой, по корню в бутылку. Потом, приезжая на зимние каникулы в гости, мальчишка видел, как дядька перед каждым обедом выпивал по пятьдесят граммов настоя. Поделился и с детьми, вытащив из бутылки и нарезав корень соломкой, раздал по пригоршне сыновьям и любимому племяннику. Гадость оказалась еще та, воняла водкой и вкус тоже оказался соответственным. А по консистенции Дерево, оно дерево и есть. Но дети честно и послушно съедали по стебельку в день, старшой сказал жевать, значит надо жевать. Что поделаешь, суровое деревенское воспитание и, хотя сам мальчишка вообще-то был городским, а к дядьке в тайгу приезжал только на каникулы летом, но из чувства солидарности с двоюродными братьями тоже давился этими стружками, расщепляя крепкими молодыми зубами древесные волокна, воняющими спиртом. Пока женьшень не кончился, все дядькины дети ходили малость осоловевшими и дышали на окружающих мощным водочным духом. Неизвестно помогло ли им это в жизни, они все умерли раньше самого Витольда Андреевича, но сам дядька прожил до девяносто двух лет и до самой смерти оставался в ясном уме и твердой памяти. Может и из-за женьшеня.
А потом начались проливные дожди, и он засел в своей землянке. Жизненного пространства у него осталось примерно два квадратных метра. С одной стороны, площадь землянки занимали нары, а с другой, от двери и до самого спального места возвышалась до потолка поленница дров. С третьей стороны был очаг и выложенный вдоль стены дымоход. Не разбежишься.