Он сидел за столом для совещаний спиной к двум большим окнам, и утреннее солнце, пробивающееся сквозь дымные облака, окружало его туманным светящимся ореолом. Средних лет, стрижка под бокс, мохнатые брови, мощные челюсти и подбородок настолько суровый, что им можно было бы колоть кирпичи. Несмотря на жару, одет в громоздкий серый двубортный пиджак, ворот рубашки туго схвачен широким узлом галстука. Большие руки с толстыми сильными пальцами сложены перед собой на тонкой кожаной папке.
Я сел напротив. Жвалов насупился и молча смотрел на меня. Может быть, ждал, что я сразу сознаюсь в измене Родине и шпионаже.
Товарищ Жвалов, это капитан Адамов, руководитель оперативной группы, работающей по «вежливым людям», представил меня полковник.
Не очень много пока наработал, отрубил Жвалов, мгновенно определив и дальнейший характер общения, и уровень моей заинтересованности в сотрудничестве. Подполковник Жвалов, первое главное управление Комитета государственной безопасности, управление «К».
Чем могу быть полезен контрразведке, товарищ подполковник? поинтересовался я.
Полезен это слишком громкое слово в данном случае.
Он дал мне пару секунд, чтобы осознать сказанное и продолжил.
По делу о смерти Рубинчика будешь докладывать мне лично. Все материалы от второго отдела, протоколы, экспертизы я уже запросил. Все, что будет появляться нового вот сюда, он постучал толстым пальцем по папке. В случае появления любой информации звонить немедленно.
Насколько мне известно, осторожно возразил я, никакого дела о смерти еще нет. Причина не установлена. Да и потом, для меня Рубинчик потерпевший в эпизоде разбойного нападения, так что
Не умничай, капитан, перебил Жвалов. Тебе не к лицу. Еще раз: незамедлительно докладывать обо всем, что ты или твои друзья нароете в отношении этого спекулянта, неважно, по факту смерти или в рамках расследования разбоя. Ясно тебе?
Предположим, это понятно
Приятно удивлен.
Предположим, это понятно, невозмутимо продолжил я. Означает ли это, что я больше не должен рапортовать о ходе расследования майору Пегову?
Адамов, не прикидывайся дурнее, чем есть! повысил голос Жвалов. Пегову пегово, полковнику, он кивнул на Макарова, то, в чем ты перед ним должен отчитываться. Меня интересует только Рубинчик и все, что с ним связано. Доступно изложил?
Я посмотрел на Ивана Юрьевича. Тот кивнул и с тоской посмотрел в угол, откуда высовывались кромки портретов почивших генсеков.
Так точно, предельно доступно.
Вот и молодец. Может, в майоры выйдешь. К пенсии.
Жвалов встал, проигнорировал протянутую было руку приподнявшегося со стула Макарова и зашагал к дверям.
Да, он обернулся. И побрейся, Адамов. А то выглядишь, как
Метафора не находилась, поэтому Жвалов только обвел свирепым взором кабинет, рыкнул что-то и вышел.
Это оперативное прикрытие! крикнул я ему вслед, но дверь уже с треском захлопнулась.
Я подождал, пока уляжется пыль, и вопросительно посмотрел на Макарова. Полковник закряхтел, ослабил узел галстука и страдальчески посмотрел на меня.
Ну что, Витя?
Позволю себе полюбопытствовать, товарищ полковник, что это было?
Витя, все же сказано тебе. Отчитываться лично по Рубинчику. Вот, перепиши телефон, он оставил.
А почему не через вас?
Макаров поморщился.
Сказал, что, пока мы тут в уголовном розыске будем друг другу информацию передавать, время уйдет. Куда оно уйдет и зачем не объяснил. И в чем интерес к Борюсику, земля ему пухом, тоже не рассказал. Это же контрразведка, Витя. Одни секреты, которые лучше и не знать, а то оглянуться не успеешь а уже на Литейном сидишь и показания даешь. Признательные. К тому же, ты знаешь, какая сейчас у них обстановка.
Обстановку я знал.
Пять дней назад, 8 августа 1984 года, по запросу КГБ СССР был внезапно и практически полностью закрыт выезд из страны «всем категориям граждан, отбывающим в экскурсионные поездки, на отдых, обучение и по иным нуждам за рубеж, кроме дипломатических работников от 2 класса и выше, а также лиц, чья служебная деятельность связана с обеспечением безопасности или экономических интересов Советского Союза». И так не особо бурный ручеек граждан, отправляющихся за границу, иссяк почти полностью; «Интурист» принимал обратно путевки, театры и творческие коллективы отменяли гастроли, научные работники с сожалением оповещали иностранных коллег о своем отсутствии на конференциях и симпозиумах. В официальном сообщении в газетах, по радио и телевидению это объяснялось необходимостью особых мер для обеспечения безопасности проведения игр «Дружба-84» в ситуации беспрецедентной международной напряженности то есть не объяснялось никак, что очередной раз дало гражданам возможность поупражняться в домыслах, выдаваемых друг другу за истину («приятель работает в Комитете, так вот он сказал) и еще пристальнее вслушиваться в ночной шепот вражеских голосов, которые, впрочем, на эту тему помалкивали, добавляя интриги.
Обстановку я знал.
Пять дней назад, 8 августа 1984 года, по запросу КГБ СССР был внезапно и практически полностью закрыт выезд из страны «всем категориям граждан, отбывающим в экскурсионные поездки, на отдых, обучение и по иным нуждам за рубеж, кроме дипломатических работников от 2 класса и выше, а также лиц, чья служебная деятельность связана с обеспечением безопасности или экономических интересов Советского Союза». И так не особо бурный ручеек граждан, отправляющихся за границу, иссяк почти полностью; «Интурист» принимал обратно путевки, театры и творческие коллективы отменяли гастроли, научные работники с сожалением оповещали иностранных коллег о своем отсутствии на конференциях и симпозиумах. В официальном сообщении в газетах, по радио и телевидению это объяснялось необходимостью особых мер для обеспечения безопасности проведения игр «Дружба-84» в ситуации беспрецедентной международной напряженности то есть не объяснялось никак, что очередной раз дало гражданам возможность поупражняться в домыслах, выдаваемых друг другу за истину («приятель работает в Комитете, так вот он сказал) и еще пристальнее вслушиваться в ночной шепот вражеских голосов, которые, впрочем, на эту тему помалкивали, добавляя интриги.