Судебные антропологи, конечно, тоже порой совершают ошибки. Только в наивных телешоу CSI яйцеголовые ученые в конце неизбежно торжествуют. На самом деле в нашей памяти куда более отчетливо запечатлеваются воспоминания о случаях, которые поставили под вопрос нашу репутацию или так и остались нерешенными случаях, когда мы чувствуем, что могли бы сделать больше. Это, в частности, дела, в которых, сколько бы усилий мы ни приложили, личность безымянного трупа так и не удается установить, либо те, где не удается обнаружить тело пропавшего, который практически наверняка мертв. Если круг не замыкается, остается ощущение незавершенности. Такие дела словно укусы на коже сколько не чеши, продолжают зудеть, пока отгадка не будет найдена.
Я не представляю, что может быть страшней, чем не знать, где находится любимый человек или что с ним произошло. Он жив и здоров? Или случилось нечто ужасное? Может, он умер и лежит где-то на пустоши, вдали от человеческих глаз, или его специально закопали в какую-то безымянную яму в земле? Эти мысли терзают всех родителей, братьев, сестер, детей, родственников и друзей пропавших.
Скорбь наш ответ на любую потерю, не только на официально подтвержденную и засвидетельствованную смерть, и для тех, кто не знает, жив их близкий или умер, ее груз особенно тяжел. С ней они засыпают вечерами и просыпаются по утрам, а порой не расстаются даже во сне. С течением времени некоторым из них кажется, что ее острота слабеет, но тут, без предупреждения, чье-то имя, дата, фотография или музыка снова бросают их в черный водоворот, заставляя перебирать все кошмарные варианты. Для человека характерен такой двоичный процесс, с колебаниями от «ориентации на утрату» к «ориентации на восстановление». Супруги, у которых пропал ребенок, как-то сказали мне, что живут в каком-то «заикающемся» мире. Ты проигрываешь в голове одни и те же жуткие сценарии, которые идут по бесконечному кругу, и никак не можешь вырваться из него.
Сложно представить и острое, неизбывное чувство утраты, с которым сталкиваются родные тех, чьи тела так и не были обнаружены. Даже зная наверняка, что человек мертв, они все равно не могут до конца принять этот факт. Семьи людей, сгоревших в пожаре, жертв авиакатастроф или природных катаклизмов могут продолжать надеяться, что тело еще будет найдено, и это только усиливает их горе.
Вот почему судебные антропологи обследуют каждый фрагмент человеческих останков, каким бы крошечным он ни был, пытаясь любыми средствами его идентифицировать. Случай с жертвой пожара в Шотландии иллюстрирует, как наше вмешательство превращает безымянные останки в тело конкретного человека, которое можно похоронить и дать ему покоиться с миром. Одинокий домик был полностью уничтожен пожаром, который бушевал примерно час до того, как кто-то из фермеров заметил вдалеке пламя и вызвал пожарную бригаду. К моменту, когда пожарные добрались туда со станции, находившейся в двадцати милях, по узким извилистым проселочным дорогам, дом лежал в руинах. Крыша обвалилась, и черепица вперемешку с обугленным содержимым чердака накрыла все слоем мусора в три фута глубиной.
Пожилая дама, жившая в домике, любила пропустить стаканчик-другой и много курила. Нам сообщили, что зимой, чтобы не мерзнуть, она обычно спала на раскладном диване в гостиной, которая обогревалась угольным камином, горевшим день и ночь. Мы собрали планерку и решили, что останки следует искать возле каркаса дивана. Когда пожарные подтвердили, что мы можем безопасно войти внутрь, и передали нам план примерной расстановки мебели в комнате, мы придумали, как наиболее безопасно подобраться к дивану, не потревожив остальные улики. Надев белые костюмы, превратившие нас в телепузиков, черные резиновые сапоги, щитки на колени и двойные нитрильные перчатки, мы на четвереньках поползли вдоль стены к центру комнаты, расчищая себе путь щетками и лопатками, и выискивая сероватые обломки именно так выглядят после пожара человеческие кости.
Работа продвигалась медленно: внутреннее пространство дома было все еще сильно задымлено и затоплено водой, оставшейся после тушения пожара; мусор местами продолжал дымиться и был горячим на ощупь. Лишь через два часа мы добрались до каркаса дивана у восточной стены и осторожно стряхнули обломки, упавшие на него, но внутри каркаса человеческих останков не обнаружили. Мы обратили внимание, что диван не был разложен, а это означало, что женщина, жившая в доме, не спала там в момент начала пожара.
Через три часа мы устроили еще одно совещание, чтобы решить, где искать дальше. Обломки дивана удалили; теперь надо было выбирать, двигаться ли вдоль восточной стены, или вдоль западной. Еще раз окинув комнату взглядом, я заметила крошечный серый осколок, длиной не больше 3 см и шириной около 2. Мы сфотографировали его и подняли пинцетом это оказалась часть человеческой челюсти, без зубов, которая кальцинировалась или обгорела до такой степени, что едва не рассыпалась в пепел.
Мы предположили, что останки должны находиться где-то между диваном и камином, и действительно обнаружили там очень хрупкие и сильно фрагментированные кости левой ноги, несколько позвонков, оплавленных чем-то вроде нейлона, вероятно, из одежды хозяйки, и левую ключицу.