Наконец мои сапоги были готовы свежепрошиты и пробиты, и я поспешил надеть их. К чести мастера надо признать, что они верой и правдой прослужили мне еще несколько месяцев.
Собираясь уходить, я протянул мастеру руку. Все обступили меня и по-русски произнесли приветственные слова. Уже на улице мне бросилось в глаза, что вся семья столпилась у окна и стала наблюдать за мной из-за потрескавшихся и заклеенных во многих местах оконных стекол.
«Вряд ли эти люди обрадовались столь неожиданному визиту немецкого солдата, однако он не мог не вызвать у них хоть каких-нибудь чувств», подумалось мне тогда, так как из головы не выходило выражение глубокого безразличия на их лицах.
Перед нашей дивизией была поставлена задача выйти юго-восточнее Смоленска к железнодорожному узлу Ельня. Рядом с нами шел пехотный полк «Гроссдойчланд», который являлся элитной воинской частью германских сухопутных войск. Мы продвигались вперед, почти не встречая сопротивления, и нам казалось, что длинный путь на Восток свободен, а главные силы советской армии полностью разбиты. Все были уверены, что эта война окажется такой же молниеносной, как и другие военные походы.
Меньше чем через три недели в середине июля мы взяли городок под названием Ельня и сверх того, нанеся удар, создали плацдарм радиусом примерно восемь километров. Моему дивизиону было приказано занять позиции в крайней восточной точке по центру выступа фронта, в то время как большинство немецких частей находилось еще далеко позади.
Первые несколько дней прошли относительно спокойно. Русские, правда, пытались атаковать в нескольких местах, но безуспешно. В штабе полка, который мне часто доводилось посещать по служебным делам, стало известно содержание радиограммы противника о том, что Сталин поручил командовать советскими войсками под Ельней маршалу Тимошенко[51]. Ему было приказано уничтожить элитные немецкие войска, а именно дивизию СС «Райх» и полк «Гроссдойч-ланд», «этих гитлеровских собак», как значилось в радиограмме. О том, какие силы были выделены для решения данной задачи, мы узнали уже в самые ближайшие дни, на себе почувствовав, что это были не пустые слова.
В один не самый лучший день по нашим позициям, оборудованным для круговой обороны, обрушился невиданный по силе шквал артиллерийского огня. Беспрерывный огонь, скорее всего, велся орудиями корпуса тяжелой артиллерии[52]. Мы стали закапываться в землю еще глубже, оставив машины в небольшом укрытии на обратном склоне высоты, находившемся рядом с огневыми позициями моего дивизиона. Окопы и блиндажи были отрыты на два метра в глубину и почти по всей длине перекрыты бревнами, которые укладывались друг на друга крестом в несколько слоев и пересыпались землей.
Каждый день приносил с собой новые, становившиеся все более ожесточенными атаки русских. По нашим позициям велся непрерывный артиллерийский огонь, противнику постоянно удавалось немного вклиниваться в нашу оборону, и положение приходилось восстанавливать в ходе кровопролитных контратак. Обе стороны бились с неслыханным ожесточением, не добиваясь существенного успеха. Но судьба приготовила для нас еще один сюрприз в один из дней русские бросили в атаку новые танки, которые раньше нам видеть не приходилось. Это были ставшие потом известными на весь мир Т-34.
Наши тогдашние противотанковые пушки оказались перед этими стальными махинами бессильными, и нам с большим трудом удавалось остановить сопровождавшую их пехоту. Но танки прорывались. Тогда речь еще не шла о массовом применении этих боевых машин, но и атаки двадцати тридцати танков нам хватало вполне. Позади переднего края обороны то и дело слышались сигналы «танковой тревоги».
На засеянных рожью полях, раскинувшихся вокруг холма на нашем плацдарме, то тут, то там возникали серого цвета солдаты, а над посевами возвышались танковые башни, водя длинными стволами своих пушек то влево, то вправо и стреляя по всему, что представлялось им целью. Позади этих чудовищ выскакивали наши солдаты с «коктейлями Молотова» в руках стеклянной бутылкой бензина, заткнутой пробкой, через которую был продернут хлопчатобумажный лоскут ткани. Перед броском этот лоскут поджигался, бутылка разбивалась о горячую бронеплиту, прикрывавшую мотор танка, и вскоре огонь охватывал всю машину.
Можно только представить себе эту потрясающую картину, когда солдат в рубашке с закатанными рукавами и с одной бутылкой в руках преследовал танк. Как ни странно, пусть не сразу, а спустя несколько часов, но эти чудовища всегда удавалось обезвреживать. Причем солдаты поднимались на них не только с бутылкой, но и с ручными гранатами и даже пистолетами. Меткий бросок гранаты в дуло стального колосса или в приоткрытый люк на башне все же принуждал экипаж к сдаче.
Командный пункт нашего дивизиона находился на восточной окраине Ельни, подготовленной к круговой обороне, на вершине небольшого холма, частично занятого полями с рожью. Пути подъезда к нему могли просматриваться противником, поэтому целесообразно было либо сделать небольшой крюк, либо пройти последний километр пешком. Русские артиллерийские наблюдатели повсюду имели отлично подготовленные позиции и реагировали на каждое движение. Иногда часть из них вместе с рациями прокрадывалась ночью через наши передовые позиции и оборудовала хорошо замаскированные наблюдательные пункты внутри плацдарма. Даже шлейфа пыли от мотоцикла было достаточно, чтобы немедленно вызвать по этому месту огонь.