Фельдмаршал Кессельринг, который в камере играл роль «бывалого заключенного», посоветовал нам объясниться друг с другом, после чего состоялся более чем двухчасовой разговор, закончившийся полным взаимопониманием. Для меня же он принес еще и новую информацию.
Я честно заверил Хорти, что его персона в операции «Панцерфауст» не играла никакой роли. В свою очередь, и он поведал мне, что всегда старался проводить дружественную Германии политику, и рассказал о своих трудностях, которые к концу войны выросли до бескрайних пределов.
В общем, этот разговор еще раз подтвердил старую прописную истину, что для полного понимания дела всегда следует выслушать обе стороны.
Но все это было гораздо позже, а тогда, 20 октября 1944 года, мы с Фелькерзамом и Остафелем снова сидели в курьерском самолете, летевшем без всяких пересадок напрямую в Берлин. Там за прошедшие пять недель накопилось много вопросов, и никто кроме меня их разрешить не мог. Однако не успели мы приземлиться, как пришел приказ, предписывавший мне на следующий день явиться в главную ставку фюрера для отчета. Хорошо, что экипаж самолета согласился подождать до утра. На этот раз, идя навстречу пожеланиям Фелькерзама, я взял его с собой.
Мы вновь летели в Растенбург[248]. На этот раз полет напоминал боевой вылет, поскольку русские уже сильно вклинились на территорию Восточной Пруссии. Автомашина доставила нас сначала в «Березовый лес» штаб-квартиру Гиммлера, располагавшуюся примерно в тридцати километрах северо-восточнее главной ставки фюрера. Здесь все готовились к эвакуации, так как фронт находился уже всего в каких-то двадцати километрах. Гиммлер как раз ужинал и принял нас в своем командном поезде. Внезапно поезд тронулся и поехал в сторону Растенбурга. Мы едва успели закончить свой доклад о событиях, произошедших в Будапеште, как прибыли в главную ставку фюрера. Здесь мы вышли и направились назад в «Березовый лес», чтобы переночевать там, поскольку в главной ставке фюрера нас ожидали только на следующий день.
На эту ночь вся штаб-квартира Гиммлера была в нашем распоряжении во всем барачном городке находились только два ординарца да мы с Фелькерзамом. Уже лежа в постели, я смог в спокойной обстановке поразмышлять. Мне не мешала даже приглушенная артиллерийская канонада, свидетельствовавшая, что фронт совсем рядом. Теперь война перекинулась уже на немецкую территорию русскому колоссу все-таки удалось пересечь границу.
«Может быть, настало время собрать все последние силы немецкого народа и его солдат, чтобы наконец на деле осуществить столь долго пропагандируемую «тотальную войну»? подумал я тогда. Может быть, немцам, занимающим разные точки зрения, пора замолчать и объединиться, чтобы общими усилиями отогнать назад к границам Германии врага на Востоке и всеми средствами не дать противнику на Западе продвинуться дальше?»
Эта пустая и брошенная штаб-квартира на Востоке впервые вселила в меня легкое чувство пессимизма, которое я так и не смог побороть. И вновь на меня обрушились мысли: «Хватит ли у нас сил и резервов, чтобы противостоять натиску со всех сторон? В состоянии ли такие единичные успехи, как наши в Венгрии, вообще оказать хоть какое-то влияние на общий ход великих событий?»
Глава 15
Русские приближаются к «Волчьему логову». Наедине с Гитлером. Наступать несмотря ни на что. «Защитный вал от Азии». План наступления в Арденнах. Мое задание. Строжайшее соблюдение тайны. Инструктаж генерал-полковника Йодля. Большие трудности. Недопустимая оплошность высокой инстанции. «Фау-1» на Нью-Йорк? Планы Гиммлера. Опрометчивое решение. Я решаюсь противоречить. Проблема точности определения цели
На следующий день с утра пораньше мы покинули наше просторное ночное пристанище. А вместе с нами уехали и последние два эсэсовца, поскольку через несколько часов этот район мог превратиться в прифронтовую полосу. В «Волчьем логове» нас еще не ждали. Я решил воспользоваться случаем и посетить пустовавшую в эти часы сауну, где ночные сомнения покинули меня.
После обеда мне приказали явиться в бункер Гитлера. Причем Фелькерзаму было предписано остаться в фойе, так как к фюреру следовало идти мне одному. Проход, который вел в бункер, производил впечатление входа в глубокий каземат, где голые бетонные стены без окон освещались мертвенным электрическим светом.
Справа от центрального прохода виднелась дверь, которая вела в приватные покои фюрера. Они представляли собой одновременно и жилое и спальное помещение. Фюрер принял меня, как всегда, очень любезно. На этот раз он казался более бодрым и свежим, чем прошлый раз, и, протянув мне обе руки, произнес:
Вы провели блестящую операцию, дорогой Скорцени. Еще 16 октября я присвоил вам звание оберштурмбаннфюрера и наградил орденом Германский крест в золоте. Уверен, что вы хотите, чтобы и ваши люди получили достойную награду. Детали обговорите с моим адъютантом Гюнше[249]. Все уже заранее одобрено. А теперь расскажите мне подробности вашей операции.
С этими словами он отвел меня в небольшой уголок для отдыха, в котором нашлось место только для двух мягких кресел, маленького круглого столика и торшера.