Под наш хохот какой-то хмырь стянул сумку у мужика в черном фраке, он бежит, улепетывает, а мы сзади, подгоняемые пострадавшим мужиком. И нет, чтоб в сторону свернуть, давай за этим штуцером, а он между машин решил пробежать, а там второй с отмычками. Первый навернулся, второй грохнулся. Мы сверху, потому что каблуки дело тонкое, инерции не противостоят, мы ржем, те матерятся, сирена на полицейском авто орет, мужик молчит, хватаясь за сердце.
Когда нас в СИЗО закрыли, как соучастниц, выяснилось, что мужику во фраке повезло вдвойне и с сумкой, и с машиной обе ему принадлежали. И нам соответственно тоже вдвойне, чуть было не прошли по статьям кражи и угона.
Спасибо мужчине во фраке, он тоже в тот вечер в клубе отдыхал и нас веселых видел. Злым юмором не отличался, по доброте душевной отмазал. Мол, девчонки спортом ночью на каблуках занимались, включились вовремя в преследование и помогли с задержанием. Под объяснением этим мы и расписались.
А что такого!? Некоторые, стерпев побои от благоверных, чтобы не признаваться в неумении уворачиваться или отвечать, пишут и о том, что вишню собирали и с лестницы грохнулись (это среди зимы на фрукты мороженые потянуло). Пишут и о том, что кота вели на кастрацию, а животинка оказалась против. А если к мордашке пострадавшего присмотреться, то животинка была не только очень против, но и здоровой, да и с маникюром, и вообще, не кот, а кошка. Этих историй мы тоже в СИЗО наслушались.
До девяти утра сколько просидели, столько и прослушали. А вспомнилось, от того, что еще два дня голова гудела так же, как сейчас.
Пока я размышлениям предавалась, бес и черт со мной в нагрузку успели от нападавших оторваться, стрелы над их ушами и моей пятой точкой уже не свистели, вокруг наступила тишь да гладь. Но, как говаривала моя прабабка это тишина явное свидетельство перехода из грозового молчания в гробовое.
Спешились, молвил черт, и меня на ноги рядом поставил. Мы к этому моменту как раз до опушки добрались, где на полянке лошади мирно пасутся.
Аккуратнее надо, посетовала я. Стою, пошатываюсь, но руки его от себя в стороны отодвинула, и не кантовать!
Аккуратнее надо, посетовала я. Стою, пошатываюсь, но руки его от себя в стороны отодвинула, и не кантовать!
И не буду, садись в седло.
В седло, для непонятливых продолжает, сядь сверху, лошадь оседлай, займи седалище.
Мое или твое занять? смотрю на лошадь, бррр, кошмарная скотина. Не сяду и не подойду. Я не для седловой жизни создана.
Да-да, смеется черт, для скаковой на мне.
Какая хорошая идея. Чуть не облизнулась.
Ты зубы не заговаривай, садись, давай!
А если я хочу на своих двоих?
У тебя своих лошадей нет и не было. Бес говорит. Ни одной и не двух.
Слушай бес, иди ты в лес! Я о себе, то есть я своим ходом пешком.
Тогда может и в своей одежде. Легко!
Вспомнила, что на мне здесь своего осталось, и за него испугалась. Вот не выдержу/ ведь и вряд ли сдержусь, и врежу. Да так, что мало не покажется.
Знаешь, рогатик, а не пошел бы ты, касатик, после вашей пробежки грибочков по лесу искать.
Что делать, говорит красавец, пойду, раз просишь.
Глазами синими сверкнул и ушел.
Все, вслух сообщаю, хочу себе серьги под цвет его глаз! А еще парик черный из вот такой же гривы и да, мужика такого хочу, и чтоб на руках с легкостью таскал.
Что за оказия с этими жертвенницами, бес руками всплеснул. Все его раздеть хотят, так ты еще и разделать!
А много их было? Жертвенниц?
Ты седьмая.
А живые остались?
Наверное, остались. Макушку почесал, прищурился. Трудно сказать, черт их щелчком назад переправлял.
Сразу в цинковый?
Что «в цинковый»?
Значит сразу. Что-то мне в кустики захотелось. Я пойду вон в те, с травы поднялась, в сторону кустов указала. Не подглядывай.
Как не подглядывай, если за тобой приглядывать нужно? он на меня посмотрел, сжалился. Ладно, а ты далеко не уходи.
Что? Чтоб ты подслушивал?
И не подумаю. Бес от меня отмахнулся.
Это я и не подумаю рядом размещаться. И вообще, сильно приглядывать хочешь, до кустиков за ручку проведи.
Иди, иди. Справляй нужды.
4
И пошла я к кустикам. Под первыми выбранными явно кто-то богу душу отдал, вторые цвели и пыльцой все вокруг покрыли, третьи были редкими, четвертые колючими, а за пятыми я и забыла, откуда пришла. Оглядываюсь, а рядом ни полянки, ни беса, уши заткнувшего, нет, и черт, блин, черт знает где.
Ну, что за чертовщина! топнула ногой в сердца. Поворачиваю, иду к кустам колючим, затем к редким, от них к пылящим, а рядом никого. И лес другой какой-то. Зову их тихо.
Черт?! Бес?! и тишина, да чтоб им пусто было!
А из-за соседних кустов голоса слышатся два, оба мужские и страшные по своей тональности: один скрипит, второй басит. Никак мордоворот душит тощего.
С наживой сегодня не густо. Влетит от главаря за то, что девку упустили. Сипящий произнес понуро.
Сдалась она ему? Все девки как девки, а эта только и делает, что плюется. И плевать ей на запреты с высокой горки.
Разбойники! Мама родная, про какую-то сбежавшую говорят. О девице, что позарез нужна их главарю. Молодец девка, хвалю за находчивость! Опоила главаря якобы лечебным соком, а когда ему «Хорошо» от сока стало, вызвалась найти нужную траву озерную. Заманила стражей сипящего и басящего к озеру и мерным брасом в камыши. Там-то не умеющие плавать разбойники и потеряли из виду голову ее рыжую.