Легко представить одинокого человека в большой квартире, где никого больше нет, а беспомощность стремительно надвигается. Говорили в информационных выпусках и о том, что он перенёс инсульт за пару месяцев до самоубийства. Не поэтому ли в последнее время он звал меня несколько раз в гости, предчувствуя приближение смерти? Правда, об инсульте не сказал мне ни слова. Если первая атака инсульта не нанесла серьёзного урона Шебаршину, то приближение второго удара он не захотел ждать, хорошо помня, во что инсульт превратил Нину Васильевну. Она умерла в марте. Леонид Владимирович застрелился 30 марта, через несколько дней после своего дня рождения. Печальный месяц март
Будучи не в силах переварить это известие, я сел за стол и написал письмо, которое невозможно никуда отправить. Письмо в пустоту. Письмо к умершему. Но для меня это было письмо к живому человеку.
До похорон ещё оставалось время. Его надо было чем-то занять чем-то, что имело прямое отношение к Шебаршину. И я взял его «Жизни мелочные сны». В главе «Джаганатхан» автор описывает появление призрака, в котором узнаёт своего старого друга. «Ну а ты-то сам когда к нам собираешься? Не пора ли? Устал ведь?» спросил призрак
На похороны я выехал рано. Всюду лужи, где-то сыпал снег, где-то лил дождь. Возле входа в траурный зал Троекуровского кладбища стояло оцепление. Множество людей толпилось на аллее, дожидаясь разрешения войти.
Я вошёл в зал первым, сорвав с головы чёрную шерстяную шапку. Кто-то забрал из моих рук цветы и положил их на гроб. Родственники уже заняли свои места, но я смотрел только на гроб, забыв подойти к Алексею, сыну Леонида Владимировича. С каждым шагом на меня опускалось сверху и накатывало изнутри ощущение неправдоподобия и бессилия. Сначала мне показалось, что гроб закрыт, и это испугало: как же так, ведь я приехал увидеть его в последний раз. Но оказалось, что гроб закрыт только снизу, верхняя створка поднята, лицо и руки видны. Безмятежное лицо. Замазанная на правом виске рана.
И тут впервые после смерти моего отца, впервые за тридцать лет из меня потекли слёзы. Безостановочно. Я стоял перед Леонидом Владимировичем и не мог справиться с собой. Меня трясло. Взрослый мужик, похоронивший многих близких знакомых и родственников, я ни разу за эти тридцать лет не испытал жгучего чувства расставания, глядя на покойника. Да, была печаль и понимание зыбкости этого мира. Но теперь я не мог совладать с собой. Слёзы лились так, будто из меня выходило всё накопившееся за эти годы. Душевная боль, физические страдания, обиды, разочарования всё, всё, всё Сначала я думал: как же так, нельзя допустить слёз, это не по-мужски, а потом решил пусть льются, плевать на всех, да и кому какое дело до меня?..
В зал начали входить. Я отступил чуть в сторону. Люди медленно заполняли пространство.
Возле гроба стоял почётный караул четыре мальчика в яркой парадной форме, с автоматическими винтовками. Когда караул сменялся, музыка стихала, и в тишине слышалось мягкое цоканье аккуратно опускаемых при ходьбе каблуков.
Народ шёл и шёл, выстраиваясь вдоль стен: два, три кольца, ещё и ещё. Вскоре стало ясно, что зал не вместит всех. Пришлось остановить людской поток и начать прощальный митинг. Только после всех речей впустили оставшихся на улице. Они шли и шли.
К концу я вроде бы успокоился, потому что слёзы должны были иссякнуть. Но когда основная масса вышла на улицу, и мне удалось снова подойти к гробу, слёзы потекли опять. Ни горечи, ни жалости, ни отчаяния просто безостановочные слёзы. Мне казалось, что все мои чувства выключились, но слёзы не прекращались. Необъяснимое состояние.
Из ритуального зала гроб понесли к могиле. Вдоль аллеи стояли солдаты, чуть в стороне милицейский автомобиль, люди в штатском с переговорными устройствами. Играл оркестр. Потом был залп, и одновременно грянул гимн. И словно колдовство какое-то: у меня опять хлынули слёзы. Теперь в последний раз. Всё кончилось. Черта подведена окончательно
От прежней жизни осталась только память. Есть люди, с которыми я могу встретиться и поговорить. Но Шебаршина нет. Потеря невосполнимая. Вся моя сознательная жизнь так или иначе связана с ним. Он не стал мне другом, не был наставником, не заменил и не пытался заменить отца, но было что-то другое, что невозможно передать словами, что не вписывается в рамки обычных человеческих отношений и переходит в категорию метафизики. Наверное, Шебаршин был для меня ещё и воплощением всего значительного в достижениях и ошибках, в личном и общественном, в человеческом и государственном, в открытом и закрытом, в правде и неправде. И конечно, он символизировал для меня моё прошлое: как конкретный человек из моей жизни и как собирательный образ разведчика. И ещё он воплощал собой Скрытность и Неискренность, против которых восставала моя душа
20-23 октября 2012
Саша и Люба
Бородатый, с приглаженными волосами, с мягким взглядом, Александр Шеко удивил меня в первую же нашу встречу. Он достал рисунки, и я обомлел, потому что таких рисунков не бывает. Казалось, на бумагу упала тень каких-то далёких озёр и холмов, тень изогнувшейся сосновой ветви, тень православного храма, тень Валаама. Карандаш в его руке оставлял не просто тончайшие линии, а наполнял бумагу воздушностью.