И семьи он создавал и разрушал легко, будто в этом не было ничего серьёзного. Одна женщина, другая, третья просто и быстро. И безжалостно. Никогда я не задавал ему вопросов о его женщинах, потому что это неправильно расспрашивать человека о его личной жизни, если он человек молчит о ней. Каждый сам выбирает, что открыть и что спрятать. Личная жизнь Танцующего Лиса осталась для меня загадкой. Любил ли он кого-нибудь? Он уходил от своих жён, но в конце концов вернулся к Лене, с которой создал свою первую семью. Лена запомнилась очень милой, молчаливой, усталой.
Лис танцевал по жизни до последних своих дней. Опухоль головного мозга штука страшная. О его болезни я узнал, возможно, позже всех. Ему уже сделали первую операцию, когда кто-то сообщил мне об этом. В 2007 мы встретились на Пау, разговаривали в последний раз. Он до глубокой ночи сидел у костра в нашем типи и с удовольствием рассказывал о своих гастрольных поездках, о ярких впечатлениях от Европы. Говорил безостановочно, словно до того момента ему запрещалось открывать рот. На голове синий платок, закрывавший шрам от трепанации. Лис впервые жил не в типи, а в крохотной туристической палатке. На открытии Пау он танцевал условно, лишь намечая движения, но не танцевать не мог. Сетовал на то, что врачи запрещают ему работать за компьютером, однако без работы он уставал больше, чем от работы, поэтому после Пау сел монтировать что-то потихоньку.
Осенью 2007 под Москвой проходил большой этнографический праздник Типи-Фест, участвовать в котором пригласили также индеанистов. На огромном пространстве стояли юрты, в них можно было укрыться от холодного ветра и дождя. Танцующий Лис выступал со своим ансамблем, играли кантри-музыку. А вскоре после этого он опять попал в больницу, где его стали готовить ко второй операции: опухоль разрасталась снова. Реальная жизнь смешалась в голове Лиса со снами. В разговоре с Мишей Бизоном он сказал ему, что видел странный сон, где он спал в юрте поездка на Типи-Фест казалась ему сном. Он уже перестал помнить жизнь, она вся превратилась в сон
Танцуя, он медленно переходил из нашей реальности в свою.
На операцию собирали, как говорится, всем миром. Наша семья тоже дала денег, хотя я считал, что операцию делать Диме нельзя. Мой отец прошёл через ту же болезнь, через такую же страшную опухоль, и я знал, что случается после второй операции больной не возвращается больше к нормальной жизни. Человеку лучше уснуть, не попадая второй раз на операционный стол, ибо потом он уже не будет человеком. Но ведь все надеялись.
В декабре сделали операцию, но Лис не стал прежним. Беспомощный, он жил, вслушиваясь в приближение смерти. Понимал ли он в те дни, что ему оставалось только ожидание? Наверное, не понимал, потому что ожидание всегда увязано с осознанием происходящего, а Лис уже не осознавал действительность, он доживал свои последние дни во сне.
24 февраля 2008 пришло по e-mail короткое сообщение от Димы Кроу: «Умер Лис».
А вскоре умер и Дима Кроу.
Март 2008
Леонид Шебаршин
Что было сначала? Охота? Кошка? Теннис? Книга?
Что врезалось в память глубже всего?
Я познакомился с Леонидом Владимировичем Шебаршиным в Индии, в стране, где не существует времени, где звуки и пейзажи символизируют вечность, где никакие технические новшества и быстро плодящиеся высотные здания не меняют подлинной картины страны и её духа.
Я был ребёнок и, разумеется, понятия не имел о том, что окружавшие меня люди Медяник Яков Прокофьевич, Шебаршин Леонид Владимирович, Черкашин Виктор Иванович, Нефёдов Юрий Васильевич принадлежали к когорте воинов, которых я называю древнейшими из рыцарей. Разведчики Чекисты Взрослея, я мало-помалу узнавал о них правду, хотя эта правда была слишком поверхностна, чтобы судить о людях глубоко. Я обожал, когда они иногда собирались в нашем доме, улыбчивые, беспрестанно шутившие (каждый в своей неподражаемой манере, со своими прибаутками), но, вместе с тем, всегда чувствовалась в них серьёзность, какая-то особенная внутренняя строгость. Они любили играть в «king». Рядом с ними всегда находились их жёны: Анна Александровна, Нина Васильевна, Елена Александровна, Нина Ивановна тоже разные, внешне и внутренне
Якова Прокофьевича, седовласого, с белыми усами на загорелом лице, с широкой улыбкой, за глаза называли ласково «дед», Анну Александровну «бабушка». К ним обращались только на «вы», он тоже говорил всем «вы». Это был стиль. Зато Шебаршина мой отец звал просто Лёня и был для него Юрой. Для меня в то время и долго после того Леонид Владимирович был просто «дядей Лёней».
Он выделялся среди других своей элегантностью. На его похоронах я услышал, как одна из женщин сказала с долей восхищения: «Он был франт, всегда одевался с иголочки». Не уверен, что это слово можно употребить в отношении Шебаршина. Он был безукоризненно элегантен. Когда я видел, как он в белых шортах с теннисной ракеткой садился в автомобиль, он казался мне выходцем из другого мира. Что-то непривычное (до нереальности) было в белизне той спортивной одежды, ослепительной под изнуряющим солнцем Индии.