Откуда? Я в Ленинграде-то первый раз в жизни. Приехал на каникулах посмотреть ваш знаменитый город, отвечаю, предоставляя старичку возможность «поразить» провинциала.
Сам Романов! восторженно провозглашает, Григорий Васильевич, первый партийный секретарь, Член Политбюро, поясняет на мое недоумение и недоверие во взгляде.
Неужели тот самый первый секретарь Обкома КПСС! ахаю я, Правда? Не может быть? изображаю недоверие.
Тот самый, тот самый, быстро кивает головой.
Мне казалось, что люди на такой должности должны жить по-другому. Под охраной, за забором, удивленно поясняю я, провоцируя на дальнейшую информацию от словоохотливого жильца.
Вот, такой он наш Васильевич. Живет, как простой человек, восхищается он. Вон его подъезд, показывает рукой, в обычной, как у меня квартире на четвертом этаже. Простой. При встрече всегда поздоровается. Гуляет по-простому иногда здесь, расхваливает соседа. Хороший человек. Старая карга, которая живет над ним постоянно топит его квартиру. А он терпит и молчит, добавляет.
Не может быть? Первый секретарь? И мы можем его увидеть? деланно поражаюсь я. «Не переиграть бы», мелькает мысль. Говорите живет, как Вы, в простой квартире? А где Ваши окна? А его? изображаю недоверие, Мне кажется, он должен жить все-таки более шикарно, как Член Политбюро, объясняю свое недоверие.
Не веришь? обижается старичок. Вон его окна на четвертом этаже справа от угла. А вон мои, на третьем, указывает на окна в левом крыле дома.
В удивлении качаю головой и в восхищении спрашиваю:
Вы, вероятно, тоже большим начальником были, если такую квартиру получили, интересуюсь, уводя разговор от темы с Романовым. (Все выяснил).
Да-да, был в свое время не последним человеком. Уважали на работе. Ценили, вот и отметили, старичок снова надолго погрузился в воспоминания.
Дочери то с внуками навещают Вас? спрашиваю, отвлекшегося от воспоминаний и завертевшего головой старичка.
Что? А, да-да, навещают. Только редко. Живут далеко, отвечает отвлеченно.
Вижу еще двух стариков, направляющихся в нашу сторону.
Спасибо за беседу. Пойду дальше любоваться достопримечательностями. Отдохнул. Очень приятно было с Вами разговаривать, вежливо прощаюсь и иду к выходу на улицу Куйбышева.
Здороваюсь с подходящими стариками. От угла оглядываюсь. Вижу, что все трое удаляются вглубь сквера. Решительно сворачиваю к указанному подъезду. Вхожу, стараясь не хлопнуть дверью. Загородка консьержа присутствует в просторном вестибюле, но на мое счастье пуста. Быстро, стараясь ступать потише (в кроссовках это не трудно) проскакиваю к широкой лестнице и взлетаю на четвертый этаж. Стою, восстанавливаю дыхание. Не от физической нагрузки, а от волнения.
«Как мне прет!» мысленно восторгаюсь. «Пусть же мне и дальше будет так везти!» желаю себе.
Быстро продумываю предстоящий разговор, прислушиваясь к шумам подъезда. Достаю один из конвертов и нажимаю кнопку звонка. Через некоторое время, слышу шорох за дверью. Предполагаю, что меня изучают в дверной глазок.
Слышу бренчание дверной цепочки и дверь открывается на ее ширину.
Чего тебе мальчик? спрашивает женщина из-за двери, оглядывая меня в образовавшуюся щель.
Замечаю, часть фартука и вставляю в щель ступню. Из квартиры доносятся звуки радио. Предполагаю, что за дверью домработница.
Здравствуйте, обаятельно улыбаюсь недоверчивому глазу. Мне необходимо передать очень важное письмо для Григория Васильевича, пытаюсь сообщить, но меня грубо прерывают:
Мне запрещено принимать всякие послания и письма, женщина пытается захлопнуть дверь.
Поймите, это очень важно для самого Григория Васильевича, для Партии и для страны, раздельно говорю, пытаясь достучаться до разума обслуги. Я могу оставить письмо у двери, показываю надпись на конверте «Романову Г. В. Лично», но в письме секретные сведения и боюсь, что они могут попасть не в те руки и нанести вред, в том числе ему.
Отправьте ваше письмо, как положено и уберите ногу, по-прежнему отказывается, но без былой убежденности.
Нельзя его отправлять, как положено, устало заявляю. Слишком секретные там сведения. Не всем их знать положено. Давайте я Вам, как доверенному лицу Григория Васильевича, покажу часть письма с не совсем секретными сведениями и Вы поймете, насколько это важно для жителей Ленинграда, продолжаю убеждать не отнимая ноги.
Чувствую, что женщина колеблется и ее распирает любопытство. Решаю подстегнуть ее интерес. Достаю из конверта лист с текстом. Сгибаю так, чтобы был виден только текст о Григорьеве и поднимаю.
Я без очков не вижу, жалуется домработница.
В этой части письма сообщается о маньяке-насильнике, который изнасиловал и ограбил более тридцати молоденьких девочек в Ленинграде за последние годы. Милиция его до сих пор поймать не может, пытаюсь пробудить в ней чувство негодования к насильникам, тем более детей.
Почему об этом ничего никому не известно? удивляется.
Те, кому положено знают и принимают меры. Только злодея поймать не могут. Если Вы не примете письмо и не покажете Григорию Васильевичу, то злодея еще долго будут искать. Сколько девочек еще пострадает? продолжаю убеждать.