Оказалось, что Юля была значительно старше, чем это виделось на первый взгляд. А именно, ей сейчас должно было быть тридцать два, хотя внешне трудно было дать больше двадцати пяти. Кроме того, под ее фотографией на школьной виньетке красовалась надпись Х. Гонсалес.
— Мой дед по отцу был мексиканский коммунист, бывший сапатист, эмигрировавший в СССР. Мама — русская.
— У меня тоже мама — русская, отец — юрист, — сострил я.
— Юрист — это национальность? — она сделала вид, что не поняла всем известной шутки.
— Нет, юрист — это состояние души, — ответил я, и, отводя разговор в другое русло, продолжил, — Всегда уважал Эмилиано Сапату.
— Ты так хорошо знаешь мексиканскую историю?
— Не так. Но таких героев, как Сапата, Тупак-Амару не знать грех.
— Хосе Габриэль Кондорканки или Тупак-Амару был перуанец.
Мы отлично продемонстрировали друг другу знание латиноамериканской истории. Два сноба-всезнайки. Тем лучше.
Юля мне нравилась, а любая общность здесь плюс.
— Конечно, а Че Гивара — кубинец. Но все они воевали за Свободу. Но не будем об этом. А кстати, Хэ — это Хулия?
— Ага, мои родители были злые люди, и назвали в честь прабабки. Я предпочитаю русскую фонему. И не надо спрашивать, почему.
Чего было спрашивать, и так все было ясно. Только очень злой человек мог назвать так в России свою дочь.
Интересно, я так и не назвал тогда свою национальность, но по имени это не трудно было догадаться.
Потом мы еще посидели, попили чай.
Втроем.
* * *
Возвращался домой я в приподнятом настроении. Это был новый поворот в моей жизни, которая, как я не пытался, до сих пор представляла собой череду серых и очень серых полос.
Посвящение.
Так ты не видел эту книгу — на, прочти.
Она полна нездешних грез и едкого тумана.
«Сплим»
На следующий день я вновь намылился в гости к Юле. Вообще-то я не большой любитель шастать по гостям, но на сей раз у меня была клгвая отмазка: как-то невзначай Юля сказала, что я — всегда желанный гость. А этим было просто грех не воспользоваться. Тем более, что… Но, ладно, не будем пока об этом.
Момент был выбран, прямо скажу, не очень. Юля возилась на кухне и не могла прерваться. Я предложил, было, ей помощь, от которой она поспешила отказаться, погнала меня в комнату, сказав, что сейчас освободиться, и, предложив посмотреть что-нибудь в ее библиотеке. А библиотека, скажу я вам, была потрясающая. Особенно касательно подборки книг по демонологии и оккультизму. Половина из этих книг была написана на английском и латыни. А несколько — вообще на непонятных языках. Вспоминалось, что ее отец был археологом.
И тут на журнальном столике я увидел книгу, которую Юля, вероятно, читала до моего прихода, а точнее до того как начала свою затею с пирожками. Я взял ее в руки и начал пролистывать. Я не был столь уж суеверным, но когда книга оказалась у меня в руках, по всему телу пробежала передергивающая холодная волна.
Книга состояла из двух частей. Первая представляла собой бессвязный дневник, вторая — собственно рукопись, название которой было вынесено на обложку. Причем слово рукопись я употребил не случайно. И, как оказалось впоследствии, не я один. Это действительно был ротапринт рукописного текста с чередующимися графическими иллюстрациями. Иллюстрациями, не поддающимися описанию.
Однако, чтобы не быть голословным, я все же попробую это сделать.
Вам когда-нибудь приходилось что-то рисовать?( Вопрос, конечно, адресован не к профессиональным художникам.) Наверно приходилось. Хотя бы сидя на какой-нибудь нудной лекции. И может быть, вы тоже обратили внимание, что пока рисунок находится в процессе рисования, он кажется как бы живым.