Художницы есть и в Амстердаме, и в Харлеме.
Города переполнены пороком. Мой старший сын, Йост, хотел поехать в Лейден. Я сказала ему, что карты, юбки и выпивка погубили многих юнцов. Знаете эту пословицу?
Да.
Женщина отпивает из половника, подставив под него горсть.
Супа мало, но у меня есть похлебка из кролика, могу поделиться. Присядьте, отдохните.
Сара благодарит ее и входит в темные прохладные руины, хранящие память о временах, когда были жильем. Кирпичный дом за церковью, вероятно, принадлежал священнику и его семье. Через проломленный потолок видно синее небо, стены заросли зеленым мхом. Под шиферным козырьком очаг, над слабым огнем исходят паром два котелка. Несколько деревянных мисок, коврик из кроличьих шкур, низкий доильный табурет на трех ногах. Единственное свидетельство прежнего достатка подушка, обтянутая плюшем. Заплесневелая ткань прибита медными гвоздиками.
Женщина окунает половник в один из котелков.
Кладешь молодые овощи в погреб и оставляешь открытым люк. Лестницу убираешь. Кролики приходят проведать, что там, прыгают вниз, и ты захлопываешь за ними люк. Зимой хуже, потому что нечем их приманивать. Раньше люди из поместья охотились здесь с собаками и экипажами. Стреляли куличков, дроздов, диких гусей. Сейчас мне редко-редко удается поймать в силки куропатку.
Женщина окунает половник в один из котелков.
Кладешь молодые овощи в погреб и оставляешь открытым люк. Лестницу убираешь. Кролики приходят проведать, что там, прыгают вниз, и ты захлопываешь за ними люк. Зимой хуже, потому что нечем их приманивать. Раньше люди из поместья охотились здесь с собаками и экипажами. Стреляли куличков, дроздов, диких гусей. Сейчас мне редко-редко удается поймать в силки куропатку.
Женщина велит Саре сесть на табурет, а сама опускается на кроличьи шкурки. Ложка только одна оловянная, с гравированным гербом поместья, и женщина отдает ее Саре, а сама ест половником из котелка.
Вы очень добры, говорит Сара.
У бабушки был целый набор столовых приборов, все с гравировкой, подарок от отца Корнелиса. Осталась только эта ложка.
Наверное, помещики очень уважали вашу семью.
Моя бабушка была повитухой, она принимала Корнелиса. Она его запеленала и потом носила его матери овечье молоко для скорейшего выздоровления.
Сара аккуратно пробует еду. Похлебка горчит.
Все изменилось на ваших глазах.
До лихорадки тут была чистота и красота. Мы брали одежду в стирку, мужчины работали в Хемстеде на мельнице. У нас была школа и хромая учительница с севера почему-то калеки всегда учили лучше здоровых. Она учила мальчиков катехизису, а девочек вышиванию и дойке. Женщина смотрит в очаг. Праздник урожая всегда был счастливым временем. Дети играли в бабки и метали кольца, молодые пары танцевали.
За воспоминаниями женщины слышится ее горе. На миг она как будто совершенно уходит в прошлое и, очнувшись, ошеломленно смотрит вокруг. Потом ее фризская стойкость снова берет верх умение переносить все, воспитанное жизнью на островах в Северном море. Сара могла бы не слушать эти излияния, а попросить женщину показать ей развалины, потом уйти в холмы и делать наброски. Нет никаких причин мешкать. И все же она спрашивает:
Сколько людей здесь умерло?
Женщина сжимает губы.
Почти сто. Остальные перебрались в другие места.
Боже милостивый. Я буду о них молиться.
Я родила девятерых. Теперь все они лежат на холме, а их душеньки на небесах. Их отец лежит ближе всех к каменной ограде. Я и сейчас помню его во главе стола, как он благословляет трапезу, а из кармана у него торчит глиняная трубка.
Сара представляет детские могилки среди цветов, и внезапно, непрошено, перед ней возникает образ Катрейн в кухне: дочка жарит оладьи, волосы собраны на затылке в пучок, щеки в муке. Настоящая помощница, вспоминает Сара, умела лить тесто на горячую сковороду и не обжечься.
Женщина говорит:
Никого из них не похоронили как следует. Под конец были только исхудавшие от лихорадки тела и кашель по всей деревне, как будто крики стаи перелетных птиц.
Она прижимает руки к груди, сдерживая рыдания.
Я в ту же лихорадку потеряла дочь, говорит Сара. Не могу вообразить мое горе, увеличенное девятикратно или десятикратно.
Женщина отрывает взгляд от очага:
Как ее звали?
Катрейн.
И она умерла быстро?
Сначала болезнь накатывала и отступала, потом все произошло сразу. Помню, как она закашлялась первый раз. Она спала на чердаке, я лежала, прислушиваясь к звукам в доме. Кашляла она тихонько, как будто в подушку, не хотела, чтобы я слышала. Потом, за несколько часов до смерти, я сидела рядом и молила Бога забрать меня вместо нее. Под конец она в жару то и дело начинала тоненько смеяться, а лицо горело от стыда, как будто она сама виновата заболела оттого, что ходила босиком. Сара слышит, как дрожит ее голос, и переводит дыхание. Она всегда бегала босиком по дому, по холодному каменному полу. Ей было семь лет, почти восемь. Единственный мой ребенок.
Женщина кладет мозолистую ладонь на руку Сары.
Простите меня, говорит Сара. Я не имела права обременять вас своим горем.