Он говорит:
Мне надо домой к жене.
Конечно, отвечает Ред и снова бросает якорь. Итак, я попросил старого джентльмена провести мне экскурсию по его владениям, и он радостно согласился. Показал мне мастерскую со старинными резцами и клещами, объяснил, что и как делает. Я узнал, как он нумерует работы и вносит в журнал. Везде слой пыли, но учет ведется скрупулезно. Написанные от руки квитанции, подробные датированные записи в журнале. Стиль работы средневекового монаха. Тут пришел заказчик, и, пока хозяин с ним занимался, я сумел заглянуть в журнал и долистать до месяцев перед кражей. Я искал повторяющиеся имена, но почерк у этого багетчика, как у монахини, страдающей эпилепсией. Я половины букв друг от дружки отличить не мог. Меня это разозлило я к тому времени проторчал в его мастерской часа два, так что я сунул журнал за пазуху и смылся, как только хозяин на минутку вышел в соседнее помещение.
Не слишком ли радикальная мера?
Я собираюсь отослать его назад по почте, когда закончу с ним работать. Так вот, сегодня я изучал журнал, прочесывал данные, искал закономерности в каракулях старого багетчика и вроде бы напал на след. За год перед кражей одна и та же фамилия встречается в журнале пять раз. Это может быть торговец картинами, реставратор или музейный сотрудник. Рамы недешевые, по большей части старинные. Сколько фламандских картин нужно обрамить одному человеку в год? Так что я стал искать Йоргенса среди торговцев картинами и реставраторов и снова забрел в тупик. Навел справки ни у кого Йоргенс не работает. Затем я обнаружил, что каждый раз через несколько дней после Йоргенса в журнале стоит другая фамилия Шипли из Бруклина. Да, в Бруклине есть хорошие дома, но клиенты конкретной багетной мастерской должны быть, на мой взгляд, из старого Нью-Йорка. От фамилии Шипли шел запашок, как от оставленного на солнце моллюска. И почему он всегда приходит в течение трех дней после Йоргенса? И тут до меня дошло.
У меня никаких догадок.
Быть может, Шипли приходит посмотреть то, что приносит Йоргенс, под предлогом принести что-нибудь свое. Что, если старичок-хозяин дает Шипли знать, и тот приходит глянуть на картины Йоргенса? Что, если они в сговоре, француз и художник, написавший подделку?
И все это на основании записей в журнале? Звучит не слишком убедительно.
Я думаю, что француз делает рамы для изготовителя фальшивых картин в обмен на часть прибыли. Вероятно, доказать это не удастся, но в журнале есть адреса заказчиков. Так что теперь я знаю, где живет Шипли.
Ред в полумраке протягивает листок бумаги с адресом.
Я планирую установить наблюдение за квартирой в Бруклине. Поскольку мне потребуется нанять человека, чтобы дежурить посменно, я попрошу дополнительные средства на расходы.
Что-то в дедуктивных выкладках Реда не вызывает у Марти доверия. Он лично знает коллекционеров, которые постоянно заказывают рамы для картин, поэтому связь между Йоргенсом и Шипли представляется надуманной. Кроме того, есть суеверное чувство, что пропажа картины избавила его от тяжелого бремени, и лучше будет, если она не найдется. Потом Марти вспоминает, что его дед-голландец много десятилетий каждый вечер вставал под этой картиной на колени для молитвы, и от гнева к лицу приливает кровь.
Что вы рассчитываете выяснить? спрашивает он.
Что-нибудь. Кто у него бывает. Куда ходит он сам. Мы будем висеть у него на хвосте, пока не обнаружим под наживкой крючок.
Слова «висеть на хвосте» напоминают Марти, что он в моторке на Гудзоне с толстяком-шпиком.
Вы получите еще два пятьдесят на слежку. Через неделю доложите, что удалось выяснить.
Вас понял, отвечает Ред, улыбаясь речной воде.
Бруклин
Август 1958 г.
Конец битниковского лета. В квартире так душно, что Элли ночует на балконе пожарной лестницы. Курит, смотрит на улицу внизу. Обитатели района, поэты и модники, чуткие к веяньям времени, носят бушлаты, мокасины и ярко-голубые рубашки поло. Они читают нерифмованные стихи про душевное смятение, выступают в кофейнях Гринвич-Виллидж под тихий атональный джаз. Керуак во Флориде после «На дороге» Элли притворяется, будто прочла и высоко оценила эту книгу. В университет она ездит только на встречи с научным руководителем. За лето она добавила к диссертации целую главу и в десятый раз переписала вступление. Несколько дней назад научный руководитель, доктор Мередит Хорнсби, позвонила и пригласила ее обсудить новый материал.
По пути в поезде Элли пишет в блокноте. Теперь она не сочиняет длинные письма-репортажи (на которые мама отвечала короткими аэрограммами{17} с припиской «Папа тебя целует» в конце), а изливает себя в длинных перечнях технологий, используемых при подделке картин. Рецепты грунтов, способы удалить верхние слои, сохранив характерные кракелюры. Затем есть способы состарить полотно, например изобразить «мушиные пятнышки» смешать эпоксидную смолу с темным пигментом и нанести булавкой, чтобы получился правдоподобный рисунок. Мух привлекает сахар в лаке, так что точки на обратной стороне полотна создают впечатление, будто оно десятилетиями лежало забытое на чердаке. Или пометки синим мелом на задней стороне рамы, обычно стертые рукой, наводящие на мысль о прошлых аукционах. На некоторых покупателей такое действует безотказно: для них это зримое доказательство, что они благодаря своему чутью раскопали неведомый шедевр, новая лестная самооценка, извлеченная из складок истории.