Элли замечает, что Хендрик пристально наблюдает за ней, когда она подходит к картине. Похоронная процессия из десятка людей спускается с холма. За ними крытая черепицей церковь, ее окна темны. Деревенские дети карабкаются по берегу замерзшей реки, в стороне от родителей, с ними несколько собак. Кучка селян стоит на льду и, замерев, смотрит на детский гробик. Река, лес и облака безусловно Сарины, но вся сцена написана сверху, как будто с колокольни или кроны дерева. Элли думает, что Сара смотрит на все с высоты, и это придает сцене отрешенность, как будто мы наблюдаем за процессией глазами равнодушного божества. Она еще продолжает разглядывать картину, когда Хендрик самодовольно произносит:
В нижнем левом углу подпись художницы и дата, тысяча шестьсот тридцать седьмой год.
Часть вторая
Амстердам
Весна 1637 г.
В начале февраля рухнул рынок тюльпанов, и Барент не смог продать Сарины натюрморты. Голландцы, потерявшие все на спекуляции бесценным цветком, не хотят видеть напоминаний о своем безумии. Долги росли, и Сара тщетно пыталась найти платных учеников, но поскольку их членство в гильдии приостановлено, ученики так и не сыскались. В конце концов она устроилась рисовать миниатюрные цветы для каталога компании, продающей за границу луковицы и семена. Из этих денег она каждую неделю откладывает понемножку, чтобы испечь Баренту пирог на день рождения покупает то одно, то другое и прячет в горшок. Как-то вечером она оказывается на лекции заезжего итальянского художника в одном из больших домов на канале и уходит с полным карманом засахаренного миндаля. Сара не помнит, когда решила взять миндаль для пирога, но сейчас она на ходу перебирает засахаренные ядрышки пальцами, радуясь и стыдясь одновременно.
Она идет под дождем, сгорбившись от сырости и холода. Здесь, в богатом районе, барочные фасады облицованы светлым песчаником, окна с частыми переплетами обрамлены ярко-зелеными ставнями. Дорожки из плотно уложенных кирпичиков обсажены вязами и липами. Подоконники украшены резными каменными цветами и сатирами. Сара собирается с духом, чтобы вернуться в свой район неподалеку от Калверстраат, к дощатым улочкам, уличному писсуару перед приемной врача, запахом гниющей капусты из-под навесов, где торгуют зеленным товаром.
Приятно было посидеть в роскошном доме после того, как целый день стоя рисовала крохотные цветочки. Посредственный пейзажист, приглашенный двумя парижскими виноторговцами, снисходительно вещал собравшимся, из которых большинство сами были художниками, о необходимости опустить горизонт для того, чтобы придать картине масштаб и драматичность. Сара в расползающихся по шву башмаках сидела в дальнем конце жарко натопленного помещения и ела так тихо и так много, как только могла. Сейчас конец Великого поста, и ей стыдно, что она не постится. Очевидно, французские купцы нечестивцы и не соблюдают пост, потому что столы были уставлены рыбой и мисками с изюмом и миндалем. Сара вновь опускает руку в карман, трогает пальцами сухие, как дерево, засахаренные орешки.
Ближе к ее району люди уже готовятся к концу поста. Дети кузнецов и башмачников складывают на углах костры, которые зажгут только через несколько дней. Кабаки жалкие погребки или передние помещения трактиров запасаются вином и пивом. Хозяева наполняют каменные кувшины, дюжие работники в кожаных фартуках катят по мостовой бочки. На улице непривычно темно, через час выйдет ночной дозор. Вода в каналах кажется совсем черной, и Сара поднимает голову, высматривая луну. По случаю поста фонари на некоторых мостах не горят.
Нехорошо быть на улице одной в такое время. Сара ниже надвигает капюшон. Барент просил ее не ходить на лекцию, почти умолял, потом с обреченным видом ушел из дома. Уже несколько месяцев его настроения мрачны и непредсказуемы. Амбарную книгу после обеда он больше не достает, о том, как продвигаются ее картины, не спрашивает. Сара знает, что он одалживал деньги у соседей портретиста и его жены-вышивальщицы, но говорить об этом Барент отказывается.
По вечерам он возвращается из переплетной мастерской, надевает халат и устраивается у жаровни с торфом. Перед обедом они молятся, садятся за грубый деревянный стол у окна и проводят маленькую вечность тишины за едой, состоящей из похлебки и невкусного бобового хлеба. Поймав взгляд Барента, Сара читает в его глазах поражение, стыд за то, что жизнь с ним сотворила. Иногда она просыпается среди ночи и видит, что он сидит у огня, бормоча себе под нос. Сейчас он будет ею недоволен, но ничего, скоро она испечет пирог маленькую радость в их мрачной жизни. Положит миндаль по краю сахарной глазури.
По вечерам он возвращается из переплетной мастерской, надевает халат и устраивается у жаровни с торфом. Перед обедом они молятся, садятся за грубый деревянный стол у окна и проводят маленькую вечность тишины за едой, состоящей из похлебки и невкусного бобового хлеба. Поймав взгляд Барента, Сара читает в его глазах поражение, стыд за то, что жизнь с ним сотворила. Иногда она просыпается среди ночи и видит, что он сидит у огня, бормоча себе под нос. Сейчас он будет ею недоволен, но ничего, скоро она испечет пирог маленькую радость в их мрачной жизни. Положит миндаль по краю сахарной глазури.