Королева Ванда платила из своей казны иностранным солдатам, чтобы те охраняли стены Зэмерканда, но ее сокровищница не бездонна, и недалек тот день, когда казна иссякнет. Тогда на город нападут ханнаки, полчища людей-зверей с севера — людей-лошадей и людей-диких псов, а с Лазурного моря придут разбойники-пираты. Гутрум потонет в огне, его жители падут от меча захватчиков или будут обращены в рабство.
— Какие у нас на сегодня назначены дела? — спросила королева, вставая с кровати.
Посреди опочивальни журчал фонтан. Служанки раздели Ванду донага и стали мыть ее в теплых струях. Королева не обращала никакого внимания на канцлера, который, следует признать, смотрел на ее тощее, изможденное тело с некоторым отвращением.
— Сегодня мы будем творить правосудие? — спросила Ванда, выходя из фонтана.
Служанка обернула мокрое тело оранжевыми полотенцами.
— Вашему величеству предстоит рассмотреть жалобы подданных. Чтобы напрасно не утруждать ваше величество, я отсеял несущественное…
Королева встрепенулась.
— Разве я не должна выслушивать все прошения? Разве не я должна решать, что существенно, а что нет?
Гумбольд улыбнулся.
— Прошу прощения, ваше величество. Я взял на себя смелость сократить количество прошений до пятидесяти. Первоначально их было семьсот десять. Не сомневаюсь, у вашего величества не хватило бы сил, чтобы выслушать столько жалоб.
Королева подняла брови.
— Так много?.. Ты совершенно прав. Даже пятьдесят, по-моему, уже чересчур. Гумбольд, на этот раз я прощаю тебя за то, что ты узурпировал мою власть. Однако в следующий раз заранее докладывай, сколько мне адресовано прошений, и я сама буду решать, сокращать ли их количество до приемлемых величин.
— Ваше величество, как всегда, правы.
Из пятидесяти прошений большинство было сфабриковано самим Гумбольдом. Таким способом он сохранял барьер между королевой и ее подданными. В четырехстах обращениях из первоначальных семисот десяти содержались жалобы на самого канцлера; Гумбольд не мог допустить, чтобы они дошли до слуха королевы. В тех же прошениях, что просочились через его строгое сито, речь шла в основном о мелких ссорах между соседями — чья-то свинья съела чьи-то овощи — и не имели отношения к тому, как канцлер правил городом-государством.
— Не произошло ли в последнее время что-нибудь необычное? — спросила королева. — Пока я… спала?
«Пока ты металась в безумном бреду, — мысленно поправил ее Гумбольд, — вопя так, что едва не обрушились стены замка».
— Нет, ничего такого… Впрочем, в городе появился какой-то чужестранец, пришел с одним из охотников. Судя по всему, тот обнаружил его на опушке Древнего леса. Этот неизвестный убежден, что перед тем, как встретиться с охотником, он участвовал в сражении. И действительно, он похож на солдата, хотя его одежда разодрана, а ножны пусты.
— Почему ты счел нужным упомянуть об этом пустяке?
— Почему? — нахмурился канцлер. — Если честно, сам не знаю. Меня беспокоят обстоятельства, при которых этого человека нашли — точнее, он сам себя нашел. Мне сдается, тут нечто большее, чем простой случай. Я боюсь, что незнакомец, называющий себя Солдатом, может сделать нам зло, хотя твердой уверенности у меня нет. Думаю, лучше всего держать его под постоянным наблюдением, а затем казнить.
Королева, успевшая к этому моменту облачиться в величественный наряд из легких хлопчатобумажных тканей, отделанный шелком, удивленно вздрогнула.
— Ты полагаешь, он пришел сюда, чтобы нас уничтожить?
Гумбольд поднял руки.
— Всего лишь предчувствие, ваше величество. Я приказал пристально следить за чужеземцем. Если Солдат останется в Зэмерканде, я собираюсь воспользоваться одним древним законом — недавно наткнулся на него, просматривая книги вашей библиотеки.