Но из кипы останков Франтишека послышался ужасающий вопль, почти из-под ног Замойского. Он отскочил. Показались рука и лицо, все в голубой грязи, и Адам отнюдь не сразу понял, что это никто иная, как Анжелика, что упорно выкапывается из-под завала. Кричала, плюясь илом и дергая петли лиан, и могла бы дергать их еще долго, ломая ногти и калеча пальцы, поскольку в движениях ее не было никакой мысли, одна чистая истерия вела она себя как человек, идущий под воду, утопленник на последнем вздохе.
Когда Адам ухватил ее за запястье и воротник рубахи, она сперва пыталась вырваться, наверняка его не узнавая, а может, даже не видя: глаза ее были пусты, взгляд рассредоточен.
Но потом все же она перестала мешать Замойскому, и тот вытащил ее на поверхность.
Но самого Адама это неожиданно измучило. Он упал навзничь, тяжело дыша, пыль закручивалась над ним высокими спиралями.
Анжелика все еще издавала странные звуки, крик перешел в хриплое, неритмичное дыхание, прерываемое громким хлюпаньем носа, голубой узор на лице размылся косыми полосами и в неожиданном приступе смущения Адам понял, что она плачет.
Взглянул на Анжелику, которая сидела рядом на березовом стволе.
= Я знала, что все будет хорошо, = сказала она, сжимая его руку. = Слишком много о тебе идет из Колодца, чтобы ты так глупо погиб! = искренне засмеялась Анжелика.
Он повернулся на бок, обнял всхлипывающую девушку рукой, оплетенной растительно-животными волокнами. Она не отодвинулась, и это был хороший знак.
Он повернулся на бок, обнял всхлипывающую девушку рукой, оплетенной растительно-животными волокнами. Она не отодвинулась, и это был хороший знак.
Адам не знал, что ей сказать, потому не говорил ничего. Ждал, пока ее дыхание успокоится. Она же постепенно сосредотачивала на нем взгляд.
Он протянул руку, чтобы стереть цветной осадок с лица Анжелики. Она неуверенно улыбнулась. Адам улыбнулся в ответ.
= Все хорошо, = сказал он, поднимаясь со ствола и закидывая руки за голову. = Что с кислородом?
= Проблем не будет, = ответилу Штерн. = Хватит. Кроме того, теперь мы можем создать собственные обновляющие цепи.
= А эта пыль?
= Вытряхиваем остатки нанополя Деформанту.
Анжелика вытерла слезы с глаз. Он открыл рот, чтобы передать ей хорошие новости (она ведь ничего не знала ни о его соединении с Плато, ни о войне с Сюзереном и мире с Деформантами, ни даже о предательстве Франтишеку) но она прижала пальцы к его губам, прежде чем он сумел произнести хотя бы слово. Еще моргала, пыль раздражала и так уже слезящиеся глаза. Жирная масса облепляла ее длинные черные волосы.
Сила тяжести продолжала расти, они ускорялись, удаляясь от крафтоида; пожалуй, превысило уже 1g у /Замойского не было ни сил, ни желания вставать. Они лежали неподвижно, наноботы Франтишека, сконденсированные слоями серой пыли, оседали на них тонким слоем теплого снега. Внутри Клыка господствовала тишина, на поляне же еще большая, поскольку все вокруг находилось под печатью ночи.
Анжелика теперь глядела на Адама с расстояния в десяток сантиметров. Изрядным усилием воли он удержал себя от того, чтобы перекатиться навзничь, убежать взглядом, опустить веки. Кажется, она читала в его глазах эту неуверенность, этот стыд, поскольку вопросительно приподняла бровь. Это была точная копия выражения ее лица из библиотеки Фарстона, несколько часов тому назад.
Он подумал: поцелую ее. Конечно, это снова не было спонтанно, а потому он почувствовал всю банальность ситуации раньше, чем сделал первое движение и все же сделал его, протягивая левую руку к ее затылку и приближая свое лицо к ее.
Она удержала его, стиснув пальцы на бицепсе, легонько отстраняясь.
Господин Замойский, прошептала, поджимая губы, есть же какие-то правила!
Он тихо засмеялся:
Это что же, в вашей Цивилизации и поцеловать нельзя? Что за викторианство?
Ах, викторианство! улыбка ее сделалась шире.
Правила, правила, бормотал он, изображая досаду. Теперь мы станем соблюдать здесь какие-то глупые этикеты, механический savoir-vivre! Одни, в полуразрушенном Клыке, ближе всего от нас Деформант, стокилометровая скотина, даже не ясно, от какого вида ону происходит, человеческого или нет, а кроме егу только световые годы вакуума, причем абсолютного, поскольку после коллапса галактики остались тут лишь коллекции черных дыр да облака свободного газа, а потому мы, возможно, единственные люди во всем открытом космосе, вне Портов а ты тут говоришь мне о правилах, в поцелуе отказываешь! Паранойя!
Но ведь не имеет значения, последние мы люди или нет.
Правда? «Общество двух» это нечто новое!
Она провела большим пальцем по его губам.
Викторианство, говоришь Викторианский любовник дрожал от возбуждения от одного вида лодыжки невесты. А в культурах, позволяющих все, ничего не влечет даже при полном обнажении, нет стыда нет и возбуждения; тело это инструмент, тело это предмет. Моя пустышка, твоя пустышка. Нет тайны между нагими френами. Чем больше можешь, тем большего жаждешь. Чем легче выполнить, тем беднее удовлетворение.
А значит, наивысшим развратом было бы закрыться в келье аскета на полвека, после чего понюхать платок любовницы. Ха!