Но затем рассуждения поворачивали в неприятную сторону. Я по-прежнему заперт в амбаре, и никому не известно, где я нахожусь. Как повернутся дела, если мне станет хуже? И что произойдет, если я поправлюсь? Выпустят и позволят уйти?
Весь в поту, я ворочался и метался на комковатом матрасе, пытаясь устроиться поудобнее. И в какой-то момент опять задремал и опять оказался в той рощице, где бросил машину, и теперь пытался стереть пятна крови с ремня безопасности. Они не отчищались, и ремень колотил по сиденью громче, громче, громче Я проснулся, однако звуки не прекратились, теперь они раздавались из-под пола. Потребовалось несколько мгновений, чтобы до меня дошло: кто-то поднимается по лестнице. Проскрежетала отодвигаемая задвижка, и крышка люка открылась. Падая, она грохнула по полу, и мужчина с лампой и охотничьим ружьем в руках, бухая ногами по ступеням, одолел последний метр на чердак. Лет пятидесяти, крепко сложенный, грудь, как говорится, колесом, волосы серо-стального цвета, высушенное солнцем лицо искажено гневом. Он не наставлял на меня ружье, но нес его так, будто подумывал, что неплохо бы это сделать.
Я вжался спиной в стену и смотрел, как мужчина громко топает ко мне по полу чердака. Следом за ним по лестнице поспешно поднималась Матильда.
Не надо! Пожалуйста, не надо!
Он не обратил на нее внимания. Остановился около моей постели и уставился на меня сверху вниз. Желтый отсвет от лампы образовал вокруг нас полость света, отчего остальное помещение погрузилось в еще больший сумрак.
Убирайся! прорычал он, распространяя вокруг себя ауру едва сдерживаемой злости, по всему было видно, что он из последних сил боролся с желанием стащить меня с матраса.
Матильда схватила его за руку.
Позволь ему хотя бы остаться до утра!
Не сводя с меня взгляда, мужчина движением плеча освободился от нее и повторил:
Убирайся!
Выбора не оставалось, и я, делая вид, будто меня нисколько не смущает моя нагота, откинул простыню. Доковылял до стульчака и сидя одевался, стараясь не морщиться, когда пропихивал в штанину джинсов забинтованную ступню. Обуть больную ногу я все равно бы не смог и положил разорванный ботинок в рюкзак с остальными вещами. Закончив сборы, я, пошатываясь, встал.
Мужчина как я решил, отец Матильды и Греттен махнул ружейным прикладом в сторону люка.
Двигай!
Хорошо, хорошо, двигаю, произнес я, стараясь сохранить достоинство.
Но одно дело сказать, другое выполнить я не был уверен, что сумею пересечь чердак. Немного постоял, собирая силы для долгого пути к люку. Лицо Матильды ничего не выражало, словно она обособилась от всего, что перед ней происходило. Ее отец сделал ко мне шаг.
Пошел!
Не мне было с ним спорить. Обеими руками я схватился за алюминиевую раму рюкзака и, толкая перед собой, стал опираться, как на ходунок. И таким образом, делая медленные болезненные скачки, одолел дистанцию до отверстия люка. Матильда с отцом шли следом. В свете его лампы я заметил на ступенях лестницы Греттен с ребенком. Поразительно, но малыш спал, безвольно повиснув у нее на плече.
Я поставил рюкзак на самый край люка. До этого места меня довели гнев и унижение, но я понятия не имел, как двигаться дальше. Чистая одежда прилипла к телу, и я ощущал собственный запах это был запах пота больного. Осторожно опустившись на пол, я сел на край отверстия и пропустил руки в лямки рюкзака. Скользнул вниз, выставив перед собой здоровую ногу, чтобы перенести на нее свой вес. И наполнился ощущением триумфа, когда, держась за кромку люка, перескочил на следующую ступеньку. Но в этот миг меня толкнули в спину, и я, не успев ничего сообразить, полетел в темноту.
Воздух вылетел из груди, когда я шлепнулся у подножия лестницы. Угодил в какие-то бутылки, и они, устроив настоящую какофонию, разлетелись по полу. Оглушенный, не в силах подняться, я ловил ртом воздух, а сверху меня своим весом придавил рюкзак. Я барахтался под ним, пока кто-то не пришел мне на помощь.
Вы целы?
Это была Матильда. Прежде чем я успел ответить, по лестнице спустился ее отец, и свет лампы заиграл в раскатившихся вокруг бутылках. За ним я заметил в тени Греттен. Ребенок проснулся и заплакал, но это никого не интересовало. Мы оказались на деревянной галерее платформе между чердаком и тем, что скрывалось во тьме и было, как я догадался, землей. Я стряхнул с себя руку Матильды и, подобрав бутылку и ухватившись за горлышко, с трудом поднялся и приготовился к встрече с ее отцом.
Не подходи! Французский меня подвел, и, выкрикнув слова по-английски, я угрожающе поднял бутылку. Раненая ступня протестовала, когда я, стараясь найти устойчивую точку опоры, переминался с ноги на ногу.
Мужчина спустился с лестницы центр создаваемого лампой желтого светового круга. Презрительно посмотрев на бутылку, он крепче сжал в руках ружье и шагнул ко мне. Между нами встала Матильда.
Не надо! Пожалуйста!
Не знаю, к кому она обращалась, к отцу или ко мне. Но мужчина замер и смотрел на меня с ненавистью.
Я пытался уйти! закричал я.
Голос меня не слушался. От выброса адреналина я сразу ослабел и задрожал. Внезапно ощутил в руке холодную тяжесть бутылки. Почувствовав дурноту, покачнулся и на мгновение снова оказался на темной улице, где передо мной готовилась прокручиваться другая сцена кровавого насилия.