В ногах тоже вата, и потому стоять на них невозможно они складываются, сминаются. Перед глазами мелькают темные пятна.
Не хочется падать в обморок на виду у всего класса. Олеся попробовала сосредоточиться, взять себя в руки, перебороть слабость. Если бы хоть какая-то опора рядом: стол, стена, еще лучше стул, чтобы можно было сесть. Но вокруг пустое пространство. Не получилось перебороть. Последнее, что Олеся услышала, чей-то испуганно-удивленный вскрик.
Темнота, тишина. А потом опять появились звуки:
У нее припадок?
Может, она болеет чем-то?
А может, она это
Петриченко, думай, прежде чем сказать. За врачом сбегайте кто-нибудь.
Не надо бежать, перекрыл бестолковые разговоры уверенный голос. Медкабинет в двух шагах. И чего, она так и будет на полу валяться?
Олеся почувствовала чужие руки под спиной и коленями: они обхватили, приподняли вверх.
Да расступитесь вы!
А дальше восторженный девичий вздох:
Лё-о-ош!
Оттого что голова безвольно запрокинулась назад, шее стало больно. Но Олеся совладала с мышцами, подняла голову, ухватилась рукой за томилинское плечо. Попыталась сказать: «Не надо! Отпусти!», но пересохшие губы никак не хотели разлепляться. Потом все-таки получилось, но Леха возразил:
А если опять упадешь?
Нет. Здесь уже не так душно.
Ну смотри.
Леха поставил ее на пол, но продолжал придерживать. На всякий случай.
Они стояли прямо перед дверями медкабинета. Входить в него Олесе не хотелось, но подоспела бледная от переживаний историчка, распахнула дверь.
У нас тут девочка в обморок упала! сообщила сидевшей за столом медсестре.
Та повернула голову, поинтересовалась, глядя на Олесю:
Она?
Она, подтвердил Леха и аккуратно протолкнул одноклассницу в кабинет.
Садись скорее, не стой. Медсестра указала на металлический стул. Какая-то ты и правда зелененькая. Она подошла, коснулась ладонью влажного Олесиного лба. Температуры нет. Даже, скорее всего, пониженная. И слабость. Не после больничного? Оглянулась на Томилина, который все еще топтался возле дверей. А знаешь, пойдем-ка в процедурную. Там кушетка. Полежишь, придешь в себя окончательно. Заодно давление измерим.
Медсестра подхватила Олесю под локоть, помогла подняться, отвела в соседнюю комнату. Хотя девушка уже оправилась, спокойно и сама бы добралась. А еще лучше отправилась бы домой.
Ложись, не стесняйся. Рассказывай, что с тобой произошло.
Олеся опять повторила про духоту, про то, что с ней иногда случается подобное. Главное, вовремя сесть, и тогда все проходит. Она просто не успела до стула добраться. А так все нормально.
Ну и хорошо, заключила медсестра. Вот и полежи немного. Насыщайся кислородом. Хочешь, можно лед ко лбу приложить? Чтоб еще быстрее полегчало. Принести?
Лежа качать головой оказалось не очень удобно, и Олесе пришлось сказать:
Нет.
Как знаешь, легко уступила медсестра. Только температуру и давление все-таки измерим.
Олеся сдалась под ее ласковым напором, взяла протянутый ей градусник, потом смиренно сунула руку в манжету тонометра.
В целом некритично, констатировала медсестра. Жить будешь. Долго и счастливо. Улыбнулась. Не терпится сбежать? Она запросто угадала Олесины мысли и даже подтверждения не стала дожидаться, разрешила: Тогда можешь вставать.
Сама поднялась первой, подошла к двери, распахнула. Леха по-прежнему торчал в соседней комнате сидел на стуле, вытянув длинные ноги.
Томилин, ты еще здесь? Вот и отлично. Проводишь одноклассницу домой?
Само собой, не раздумывая ни мгновения, подтвердил Леха и с готовностью подскочил со стула.
Дневник Олеси
Я не хотела, чтобы он меня провожал. И это неважно, кто он. Я просто не хотела, чтобы меня хоть кто-то провожал. Я люблю ходить одна. Тогда я точно уверена, что не собьюсь с пути.
Может, странно, но я еще ни разу не заблудилась, даже в незнакомых местах. Я всегда добираюсь, куда мне надо. Но только если одна, я уже говорила. Правильно поворачиваю, иду по нужным улицам и никогда не спрашиваю дорогу у случайных прохожих.
Наверное, у меня сохранились древние звериные инстинкты. Как у собаки, которая, даже если ее увезти за много километров, все равно возвращается домой. Или у перелетных птиц, которые родились весной, а осенью знают, куда им лететь, и не сбиваются во время долгого пути через моря и страны.
Шучу, конечно. Но мне и правда не нужно, чтобы меня кто-то провожал.
А медсестра не согласилась, сказала, что не может отпустить меня одну в подобном состоянии, но может родителей вызвать, чтоб забрали.
Ну и зачем их дергать из-за ерунды?
Папе добираться с работы больше часа, да и вряд ли он сможет сорваться с места. И мама тоже. А еще она наверняка испугается, когда ей скажут, что мне в школе стало плохо. Сразу накрутит себя.
С ней тоже бывает почти как со мной. От страха перестает слышать, точнее, воспринимать смысл сказанного. Сама додумывает и сходит с ума.
Я и одна спокойно дошла бы. На улице не душно. И если что, я всегда найду, куда присесть, на скамейку во дворе, на ограду палисадника. Даже на поребрик.
Вот так всегда. Написать я много могу, особенно после того, как что-нибудь случится. А сказать в тот момент только и смогла: