Тенётник он назвал себя Тенётником, так в моем мире называют большого паука, паука- крестовика. Он плетет паутинные ловчие сети и натягивает их в лесу, саду между ветвями кустов, деревьев, а потом схватившись за сигнальную нить лапкой уходит в убежище и ждет, когда к ее вязкой спиральной нити кто-нибудь прикоснется и прилипнет А есть в моем мире пауки, которые роют норки с тупиковыми входами и закрывают их сверху паутинной крышечкой-люком, снаружи не отличимой от обычной земли, попав в такую ловчую сеть враг жертва оказываются в западне ловушке.
Он оказывается в Ловитве глупая душонка в умно расставленных ловчих сетях, в мудро сконструированных силках и западне.
«Ах!» громко вскрикнул я.
Вскрикнул потрясенный тем, что не заметил, в-первый миг выйдя из Тенётника, очарованный этим дивным и прекрасным телом не заметил, как изменилось моё естество за время пребывания в его теле Обе руки мои до плеч, да и сами плечи, были теперь неотличимы по виду от тела Тенётника, а цвет они приобрели такой же как и у тех двух умирающих субстанций, в том здании кремовый.
«Мым мым,» замычал я, рассматривая свои ноги, которые до бедер, потеряв свой прежний прозрачно-естественный вид и формы, превратились в ноги естества Тенётника.
Я поспешно поднял руки и ощупал голову, лицо, тело и обрадовался хотя бы тому, что конфигурация головы и тела сохраняли свою прежнюю форму.
А значит
А значит, я еще смогу вернуться туда в свой мир в свое тело
Лишь бы оно только только меня дождалось
И пусть оно не такое сильное, ловкое и гибкое как это, но оно не съедает мою душу, не высасывает из меня жизнь, а после из-за ненадобности не выбрасывает меня из себя, запирая на смерть в том здании. Скорей происходит наоборот, я пользуюсь своим телом, властвую им и приказываю.
Ох! какое у меня все же хорошее тело какой у меня правильный и светлый мир!
«Скорей! Скорей! Пока не поздно! Пока стучит мое сердце!» шептал я себе и, слыша ровное, раскатистое дыхание этого чужого по жизни, по чувствам и по мыслям мне тела, поспешил к двери.
Я быстро просочился сквозь нее и направился по поляне прямо к дорожке, находу обратив внимание, что как и в доме, так теперь и в лесу, видел я яркие насыщенные цвета, будто мои глаза, в отличие от моего лица, все же превратились в глаза сердцевины Тенётника. Беспокойно я ощупал свое лицо и очи, но честно сказать так и не смог понять изменилась ли моя голованос, глаза, щеки ведь руки руки у меня были, как у естества Тенётника, и быть может они уже лгали обманывали меня.
Да да не только руки, но и ноги уже перешли на службу Тенётника, и как я не торопился как не пытался ускорить свой бег шаг они все время останавливались, задерживая свою поступь, а затем и вовсе прекращали идти. На какие-то доли секунд они переставали мне подчиняться, норовя повернуть назад Ноги ноги были чужие а руки руки размахивали все время не в такт, они были так длинны, что почти доставали до сероватых камушек дорожки. Они хватались за них, и тогда мне слышался звук бьющегося стекла руки просто напросто тормозили ноги и также не хотели меня слушаться.
И я боролся боролся с их желаниям вернуться, потому как внутри меня может там, где в человеческом теле находится сердце все еще жил я я властитель и повелитель этой сердцевины я душа!
В этой нескончаемой битве с самим собой, я шел через величественные красоты этого мира, мимо этих могучих деревьев и оплетающих их роскошных растений, покрытых ярчайшими цветами, напоминающих взлетающих бабочек или трепещущихся на ветру тончайших платков, и думал мечтал теперь лишь об одном, вернуться так, чтобы не было поздно.
Поздно!..
Поздно!..
Милое родное мое тело, лежащее на той кровати-каталке, теперь как никогда прежде близкое мне по духу по рождению в одном мире, общем для нас мире должно было мне дождаться должно было
Я вспоминал, как надрывно стучало мое сердце, своим ритмом призывая меня, такого глупца, к себе
Вспоминал, как дрогнули мои пальцы, приглашая воссоединиться
Вспоминал я свое ненужное желание владеть тем, что мне не принадлежало, что просто напросто меня обмануло, завлекло в свои коварные сети что сманило своим светом и силой а я так необдуманно, в-первые в жизни так не благоразумно, подался на это сияние на эту гибкость и ловкость.
И теперь
Теперь мне оставалось лишь сожалеть
Сожалеть и надеяться, надеяться что меня дождутся.
«Я Тенётник Я властитель этого леса, что видишь ты вокруг себя, этого поселения, чьи развалины ты обозревал, той лестницы, по которой ты ступал! Я пожиратель глупых душ, кои ищут в моем мире неведомо, что а находят меня Тенётника, чтобы я благодаря бессмертию их сердцевин мог жить вечно!» услышал я голос тела казалось долетевший до меня эхом.
В ужасе, объявшем мою жалкую и беспомощную сущность, естество, суть, сердцевину, субстанцию нет! нет!!! душу! я поспешно оглянулся, страшась увидеть прямо за собой Тенётника, который наверно решил все же не отпускать меня.
Однако позади никого не было, да впрочем уже не было и леса, лишь виднелась далекая голубоватая полоса. Мгновенно вспомнив, что сейчас начнется лестница, я попытался остановиться, но плохо подчиняющиеся ноги, не слушали меня. И видел я, как моя стопа кремового цвета, так схожая со стопой тела Тенётника прошла прямо сквозь фонарь так, что желтый паук в серую полоску, успел плюнуть в меня паутинкой, и тотчас я покачнулся на краю лестницы. Ноги мои точно дрогнули в коленях, еще миг и я бы улетел в ту бесконечность, покрытую серыми лучами Чтобы не свалиться, я схватился рукой за поручни перил. Я почти повис на них, прижался к их стеклянной поверхности и заметил, как пауки, похожие на камни, мгновенно ожили в поручнях, задвигали своими лапками и начали стрелять в меня паутинками. Я видел, как множество кремовых липких и длинных ниток летело в мою сторону, оттуда снизу из этой серости. И падали они на мою грудь, покрывали ее, обволакивали своей вязкостью, впивались в прозрачное естество и прямо на глазах съедали и цвет груди и короткие на ней волосики. Они перерождали саму мою душу, удлиняя грудь и делая ее уже чужой. Так, что минуту спустя, когда я в страхе отпустил поручни перил и подался назад, увидел, что до талии у меня теперь сердцевина, как у тела Тенётника, а ниже, все еще мое прежнее, с висячим, будто мешок, жалостливым животиком.