Он отдавал все силы разума своему народу в надежде, что в награду они найдут средство исцелить его. Но его соплеменникам это оказалось не под силу, и он стал отверженным. Встречные чурались его, словно сам Даввол был виновен в своем уродстве.
А виновны были они.
— Этот, — сказал Даввол, указывая на одного из пленников, и тот сжался от страха, а глаза остальных коракианцев ужалили предателя остриями тридцати девяти кинжалов.
Говорун шипел и лязгал, переводя на фирексийский. Затем снова коракианский:
— Мы уже допрашивали его. Он самый упрямый. Извлеки знание из его разума.
По телу Даввола прошел озноб. Это было первое требование фирексийца, которое он не сумеет выполнить.
— Это сложно, — начал он и заторопился, видя протянувшуюся к нему руку говоруна. — Я хочу сказать, что мой дар не позволяет проникать в глубины чужого сознания. Я могу читать только мысли, лежащие на поверхности. — Он с трудом сглотнул: в горле стоял вкус металла. — Он не пропустит меня в себя. Надо, чтобы он сам убрал стражу.
— Он отказался сделать это даже под пыткой, — объявил говорун.
Даввол заставил себя выпрямиться.
— Разумеется, он дорого ценит свой сан… — Даввол подошел к хранителю. — Но то, что он охраняет, — всего лишь вещь, механизм…
«Вещь, за которую так легко отдать жизнь», — подумал Даввол.
— Уверен, найдется что-нибудь, что он ценит дороже, за что боится больше, чем за свою жизнь.
Старик-хранитель поднял глаза, в которых сквозили ненависть и презрение, и плюнул в лицо предателя.
Тот не шевельнулся, не стер плевка, медленно сползавшего по левой щеке. «Это не имеет значения», — напомнил он себе. Образ уже возник в его сознании: вот оно, слабое место старика. А оскорбление только доказывает, что он ничем не обязан этому народу.
Даввол повернулся к своим новым хозяевам:
— У него есть дочь…
Глава 3
Гатха стоял в Главном Зале, как официально называли теперь помещение, ставшее средоточием множества мастерских и лабораторий, где велись работы над проектом Породы и продолжалась разработка проекта «Наследие». Юноша не переставал восхищаться величием Зала: сводчатыми арками, центральными колоннами, скрывавшими мана-фокусирующие линзы Рейни, простором… Да. Урза мыслилшироко.Как и его молодой ученик, уже ставший куратором.
Гатха прошелся вдоль ряда искусственных маток, высовывавших округлые носы из ниш. Здесь вызревали воины-метатраны. Вот этот обязан своим существованием, если не жизнью, самому Гатхе. Твердые подошвы сапог куратора отбивали медленный ритм по каменному полу. Рука скользнула по гладкому металлу, задержалась на выпуклом стекле смотрового оконца, за которым темнела внутренность матки. Гатха не стремился присутствовать при всех «рождениях», но это может оказаться особенным. Скоро будет видно.
Здесь его и нашел Тимейн.
— Учитель Гатха…
Всего лишь вежливое обращение, в голосе юнца ни малейшего трепета. И окликнув его, старший ученик замолчал, дожидаясь ответа.
Гатха поднял взгляд, коротко кивнул. Шесть субъективных лет мало сказались на внешности Тимейна, хотя и отточили его ум. То же длинное тело с разболтанными суставами, кадык вот-вот прорвет кожу на горле, если раньше того вся конструкция не развалится при первом дуновении ветерка. Разве что в мальчишеском голосе появились более низкие нотки. Хриплый юношеский тенорок. Тимейн уже начал доклад о каком-то незначительном эксперименте, проводившемся в реальном времени, узловатые пальцы листали стопку отчетов. Слушая ученика, Гатха искоса поглядывал на собственное отражение в темном стекле оконца. Сравнение было явно в его пользу.
Восемь лет, опять же субъективных, привели Гатху к полной зрелости. Мужчина под тридцать, расцвет жизни. Он даже отрастил остроконечную бородку, которую небрежно поглаживал, слушая доклад.