Говорили о вашем временном отстранении от работы.
В самом деле? Это мог быть Страннинг или Дивайн, положивший глаз на пятьдесят девятую, последний аванпост моей маленькой империи. Вы, конечно, сказали им, что случится? Если меня отстранят от занятий без формального уведомления? Я не имею дел с профсоюзом, но Зелен-Виноград имеет, Главный тоже. Кто по правилам живет, того они и погубят. И они знают это.
Пэт снова отвел глаза.
Я надеялся, что не придется вам это говорить. Но вы не оставили мне выбора.
О чем говорить? спросил я, уже зная ответ.
Уведомление составлено.
Кто составил?
Как будто я не знаю. Страннинг, конечно. Человек, который свел на нет мою кафедру, урезал мое расписание и теперь надеется отправить меня на заслуженный отдых, предоставив Костюмам и Бородам завоевывать мир.
Слоун вздохнул.
Послушайте, Рой, неприятности ведь не только у вас.
Не сомневаюсь, сказал я. Однако некоторым из нас
Однако некоторым из нас платят больше, чем другим, чтобы с ними разбираться. Хотя верно, что мы редко задумываемся о личной жизни наших коллег. Дети, возлюбленные, жилища. Мальчики всегда удивляются, увидев нас за пределами «Сент-Освальда» в супермаркете, у парикмахера, в пабе. Удивляются и слегка восхищаются, как будто встретили на улице знаменитость. «Я видел вас в субботу в городе, сэр!» Словно они думают, будто с вечера пятницы и до утра понедельника мы висим в классе за дверью, как снятые мантии.
Однако некоторым из нас платят больше, чем другим, чтобы с ними разбираться. Хотя верно, что мы редко задумываемся о личной жизни наших коллег. Дети, возлюбленные, жилища. Мальчики всегда удивляются, увидев нас за пределами «Сент-Освальда» в супермаркете, у парикмахера, в пабе. Удивляются и слегка восхищаются, как будто встретили на улице знаменитость. «Я видел вас в субботу в городе, сэр!» Словно они думают, будто с вечера пятницы и до утра понедельника мы висим в классе за дверью, как снятые мантии.
По правде говоря, я и сам в этом виноват. Но сегодня, увидев Слоуна именно увидев: мышцы регбиста, наполовину заплывшие жиром, несмотря на ежедневные пробежки, искаженное лицо человека, который не понимает, куда улетучились четырнадцать лет и откуда взялись пятьдесят, я неожиданно ему посочувствовал.
Послушайте, Пэт. Я знаю, что вы
Но Слоун уже отвернулся и тяжело зашагал по Верхнему коридору, засунув руки в карманы и слегка наклонив широкие плечи. Так он горбился, когда наша команда проигрывала в регби команде «Сент-Генри»; но я знаю Слоуна слишком хорошо эти горестно поникшие плечи не более чем поза. Нет, он был зол. Возможно, на себя он ведь хороший человек, хоть и человек Главного, но больше всего на то, что я не пожелал сотрудничать, поддержать дух Школы и вникнуть в трудность его положения.
Да, я сочувствовал ему, но в таком месте, как «Сент-Освальд», первый зам то и дело сталкивается с проблемами. Он знает, что Главный только рад сделать из меня козла отпущения в конце концов, карьера мне не светит, денег платят много, и я на пороге пенсионного возраста.
Если меня заменят, многие вздохнут с облегчением придет молодой парень, корпоративный Костюм, изучавший компьютерные технологии, закончивший многочисленные курсы, обтекаемый для быстрого продвижения наверх. Мое небольшое недомогание обнадежило их. Наконец-то повод избавиться от старого Честли без особого шума. Достойный уход на пенсию по состоянию здоровья, серебряный значок, запечатанный конверт, льстивое перечисление заслуг на торжестве в общей преподавательской.
Что касается Коньмана и прочих ну что ж! Ведь проще всего возложить вину без всяких хлопот на бывшего коллегу? Это случилось еще до вас; представитель старой школы, ну, знаете, отличнейший мужик, но вечно гнул свою линию, не играл в команде. Не наш человек.
Ну так вы ошиблись, директор. Я не намерен вежливо слинять на пенсию. И что касается вашего письменного уведомления, pone ubi sol non lucet[41]. Я добьюсь своей «сотни» или умру, пытаясь попасть на Доску почета.
В тот вечер я пришел домой в воинственном настроении, и невидимый палец мягко, но настойчиво толкал меня в грудь. Я принял таблетки из тех, что выписал Бивенс, и запил их глотком лечебного хереса перед тем, как сесть за проверку тетрадей пятого класса. Я закончил, когда уже стемнело. В семь я встал, чтобы задернуть занавески, и тут мое внимание привлекло какое-то движение в саду. Я наклонился ближе к окну.
У меня длинный и узкий сад, видимо, пережиток полосного земледелия, с одной стороны живая изгородь, с другой стена, между ними растут, как придется, кустарник и разные овощи. В дальнем конце большой конский каштан, нависающий над Дог-лейн, которую отделяет заборчик. Под деревом лоскут мшистой травы, на котором я люблю сидеть летом (или любил, пока подниматься было не слишком обременительно), и маленький ветхий сарайчик, в котором я кое-что держу.
Меня никогда не грабили. Украсть у меня нечего, если не считать книг, которые преступное братство считает объектами, не представляющими интереса. Но про Дог-лейн известно следующее: там на углу есть шумный паб, от которого исходит шум, лавчонка, торгующая жареной рыбой с картошкой, от которой исходит мусор, и, конечно, средняя школа «Солнечный берег», от которой исходит почти все, что можно представить, включая шум, мусор и топот, дважды в день мимо моего дома проносятся такие дикие орды, что устыдились бы самые отпетые «оccи». Я стараюсь это терпеть. Закрываю глаза даже на случайного нарушителя границ, который прыгает через мой забор во время созревания каштанов. Конский каштан в октябре принадлежит всем, в том числе и «солнышкам».